Дебби МАКОМБЕР - СВАТЫ

— Привет, — сказала она робко, продолжая вы­соко держать голову.

— Здравствуй... — Казалось, Гевин онемел. Он вошел в комнату и ни разу не оторвал от нее взгля­да. — Для женщины, которой уже не двадцать, ты выглядишь отлично.

— Я посчитаю это за комплимент, — ответила До­ри, припоминая вчерашние слова подруги. Она гор­дилась тем, что не попалась на крючок. Любая реак­ция от Гевина была плюсом, а уж положительная сто­ила каждого цента, потраченного на комбинезон. — Ты и сам выглядишь неплохо.

— То же самое говорят мне мои бесчисленные спут­ницы. — Он поправил галстук и подарил ей одну из своих ослепительных улыбок.

Это было еще одно заявление со скрытым смыс­лом, которое лучше всего проигнорировать. Дори взя­ла сумочку в античном стиле, украшенную тысячей мельчайших бусинок. Она понимала, что если сейчас они потратят время на выпивку, то позже у них будут проблемы с нахождением места на парковке.

Гевин немного помедлил, будто ожидая от нее ка­кого-нибудь предложения, но ей внезапно стало не по себе — Дори беспокоилась о дороге к театру, проб­ках и прочей житейской суете.

— Нам, наверное, пора выезжать, — решительно сказала она.

Гевин нахмурился и посмотрел на стенной шкаф в прихожей.

— А пальто? — спросил он.

— Оно мне не нужно, — упрямо ответила Дори.

Женщины ведь не носят «Рапсодию в фиолето­вом» с длинным голубым пальто! Этот комбинезон был создан для тонкой шелковой шали, а никак не для шерсти.

— Дори, не будь смешной! На улице почти мороз. Ты не можешь выйти на улицу без верхней одежды.

— Все будет хорошо, — настаивала она.

— Нет, ты замерзнешь.

Дори неохотно прошла по коридору и открыла дверь стенного шкафа, а затем вытащила зимнее пальто.

— Удовлетворен?

— Да, — раздраженно вздохнул он, засовывая руки глубже в карманы.

Дори подозревала, что он борется со стремлением задушить ее.

— Я разрушаю целостность своего образа, — про­бормотала она недовольно, следуя за ним по направ­лению к двери.

Их места в театре были превосходными, и актеров можно было видеть великолепно. Но Дори с трудом могла сосредоточиться на героях и сюжете. Хотя Гевин и сидел рядом с ней, они казались двумя незна­комцами, если судить по тому вниманию, которое он уделял ей. Паркер не прикасался к ней, не держал за руку и никоим образом не давал понять, что помнит о ее присутствии. Кроме того, когда вокруг них раз­давался смех, его губ не коснулась даже мимолетная улыбка. Его мысли, казалось, витают где-то в другом месте, да и ее внимание было сосредоточено далеко не на постановке.

Во время антракта она поставила себе цель об­ратить на себя его внимание. Ведь она потратила на приготовления столько времени, денег и усилий. И она намеревалась добиться своего.

Ее план был очень коварным. Когда поднялся за­навес для второго акта, Дори положила ногу на ногу и позволила ремешку обуви упасть на пол. Она на­гнулась, чтобы поправить его и притворилась, что нечаянно дотронулась локтем до его колена. Дори поняла, что добилась успеха, когда увидела, как Гевин сам положил ногу на ногу, чтобы избежать по­вторного прикосновения. Вторая часть ее плана со­стояла в том, чтобы положить руку на подлокотник между их сиденьями. До того, как он смог понять хоть что-то, она обвила пальцы вокруг изгиба его локтя. Практически сразу она почувствовала, как на­пряжение покидает его, будто Гевин и сам желал ее прикосновений, даже жаждал их. Но этого ведь не могло быть! Если это то, что он чувствовал, почему он просто не взял ее за руку? Гевина нельзя было назвать робким мужчиной. Его нежелание прика­саться к ней заставило ее сомневаться в своих пред­ставлениях о том, почему он пригласил ее сюда. Когда вчера Гевин признался в том, что он напуган, его чувства не были преувеличены. Должно быть, открытие и без того было трудным испытанием для него, а она небрежно кинула это ему в лицо, а затем обрушила на него собственные обвинения. Он хотел быть с ней, наслаждался ее обществом и, возможно, даже влюбился в нее. Ранее Гевин сказал, что ску­чал по ней всю неделю, а она оттолкнула его своей яростной тирадой. Сейчас Дори хотела застонать и заплакать из-за своей собственной глупости.

Она хотела обнять его и умолять о прощении. Она желала услышать, что же он собирался сказать ей. Сожаление, сомнение и неуверенность — все смеша­лось в ее голове, и ей не было никакого дела до того, что происходит на сцене.

О господи! Мог ли Гевин понять, что любит ее? Может быть. Даже если он не был готов справиться со своими чувствами, он мог хотя бы решиться на их обсуждение. А она прогнала это чувство. Она насме­халась над ним своими грубыми предположениями, осуждая его еще до того, как он заговорил. Дори за­крыла глаза, чувствуя боль от своей собственной вы­ходки.