Александр Галкин - Болваны

- Вы только не обижайтесь... Вас не пугает... такая перспектива: все время попадать к нам, то есть в такие заведения, как у нас?..

- То есть? - не понял Миша.

- Да потому что все эти ваши рисунки... вы думаете, это шутки... это не шутки... Это очень серьезно!

- Я дурака валяю!

- Это вы думаете, что дурака валяете... А на самом деле вы на пороге серьезной болезни... Я вам не шутя это говорю! Все эти ваши рисунки вас к добру не приведут... Если только вы не придете в церковь... Не окреститесь...

- Вы - врач - мне это говорите?! - Миша обалдел. - Вы верите в Бога?

- Что, вы думаете, если я в белом халате, то я и в Бога не могу верить... Ошибаетесь!

- Знаете, я прочел много книг... Церковь меня не слишком привлекает...

- Жаль... жаль... Очень жаль...

3.

Маман не пускали к Мише. Она приезжала ежедневно и писала ему записочки. На пятый день экспертизы маман привезла письмо от мадам, которое пришло по ивантеевскому адресу. Мадам, не зная, что Миша в психушке, писала, что не может без него жить, что она поняла это за те полтора месяца, которые они не виделись. Писала, что после последнего их разговора, когда Миша фактически с ней разорвал, она долго думала, поняла его и простила его жестокость. Вот почему через два дня она поехала в Малаховку к Лизе Чайкиной (ее адрес она запомнила по письму, которым Миша махал перед ее носом).

Она нашла Лизу. Та пригласила ее в дом, напоила чаем. Мадам всё ей рассказала и просила Лизу Мишино письмо, которое она получит на днях, не вскрывать, а отдать Мише в руки в институте. Лиза обещала.

Лунин после письма мадам целый день ходил сам не свой. Даже разговор с лечащим врачом не произвел на него ни малейшего впечатления. Маман написала Мише, чтобы он не волновался, что Таня Остерман из Ганнушкина уже звонила главврачу Абрамцевской больницы и закатила тому жуткий скандал, строго предупредила, что если Мише не дадут нужный диагноз, то она им всем покажет, где раки зимуют. Миша однажды видел эту Таню Остерман, маленькую женщину с лицом танка Т-34. Такая может снести с лица земли не одно Абрамцево... Разговор с несколько взволнованным лысым психиатром, красневшим пятнами, был связан, как понял Миша, с этим звонком из Москвы.

- Ну как вам здесь? Ничего! Кормят нормально? Значит, жалоб никаких? Ну а в армию не хочется? Нет? Не волнуйтесь, мы вам поставим подходящий диагноз... Надо только чуть-чуть полежать... и всё будет в порядке...

Еще мадам в своем письме писала, что муж-керамист ее бьет. Ревнует к одному больному, бывшему кагэбэшнику, своему коллеге. Она ходила к врачу, взяла подтверждение от врача, что на спине, животе и руках у нее следы от побоев. Если он опять поднимет на нее руку, она вызовет милицию и предъявит эту бумагу. Но керамист запил и дома не появлялся уже неделю. Она с облегчением перевела дух, занялась воспитанием детей.

Миша пытался представить эту встречу мадам и Лизы Чайкиной - и не мог. Во всем этом ему чудилась какая-то "достоевщинка": Аглая и Настасья Филипповна, Екатерина Ивановна и Грушенька. Все эти встречи соперниц насчет раздела общего возлюбленного у Достоевского кончались плачевно. Миша всё яснее догадывался, что от мадам ему не уйти и что она его не отпустит никогда, а Лиза Чайкина как будто бы прощалась с Мишей, уходила за горизонт, таяла в утренних сумерках, представлялась маленькой, едва заметной точкой, от которой бешено мчащийся поезд удалялся всё быстрее и безвозвратнее.

4.

Все оставшиеся дни экспертизы Миша набирался решимости встретиться с мужем-керамистом и набить ему морду. Он воображал себе это и так и сяк, но обязательно Миша жестоко бил керамиста. Тот закрывался руками, плакал, просил пощады. Иногда в Мишиных видениях керамист ползал по полу и подбирал осколки своих очков.

Едва Миша вышел из Абрамцево с диагнозом в кармане, он не откладывая в долгий ящик позвонил керамисту (мадам должна была уехать на работу):

- Доброе утро! Это Иван? Это звонит любовник твоей жены... Миша меня зовут... Мы с ней вместе лежали в клинике неврозов... А потом на ноябрьские праздники она была у меня... в квартире... Она рассказала мне, что ты ее бьешь! Так вот что я тебе хочу сказать... по этому поводу... Ты - сволочь.

- Ты так полагаешь? - последовал с другого конца трубки удивленный вопрос.

- Я в этом убежден! - настаивал Миша. - Мужчина, - назидательно продолжал он, - не имеет права бить женщину! Иначе он козёл!.. Вонючий... Если ты этого не знаешь, я научу тебя хорошим манерам: приеду к тебе бить морду!