Хуан Гойтисоло - Ловкость рук

Когда они вышли на улицу, дождь все еще лил. Капли, отрываясь от кровли, падали на шиферный желоб, и сточные колодцы у обочин тротуара с шумом всасывали потоки воды.

Они остановились у самой двери, не решаясь идти дальше, слушая, как бранится хозяин чуррерии , недовольный слишком малой платой за беспорядок, учиненный в заведении.

— Ну, ладно, пошли, что ли. Я же вам говорил...

Пепельно-серый рассвет навевал невыразимую печаль.

Ореолом вокруг шаров на фонарных столбах желтел туман.

Здания, обступившие с двух сторон улочку, походили на плоские декорации, поставленные для съемки фильма. Кругом не было пи души.

— Мне холодно.

Эдуардо Урибе, Танжерец, отцепился от жепщин, которых держал под руку, и забарабанил в только что закрытую дверь.

— Откройте, откройте!

Дыхание, словно облачко табачного дыма, вырывалось у него изо рта. Было холодно, и Танжерцу хотелось пропустить глоток виша.

Женщины поспешно окружили его и умоляюще обняли, стараясь предотвратить новую драку.

— Пойдем, Танжерец, видишь, закрыто?! Все уже ушли!

— Пойдем с нами, милый. Мы отведем тебя домой. Ляжешь в теплую постель. Сейчас важно согреться.

Но Урибе не желал, чтобы о нем заботились. Подобные знаки внимания приводили его в ярость. Он с силой оттолкнул женщин.

— Оставьте меня. Я не хочу, чтобы меня трогали. Я хочу войти туда.

И он снова забарабанил кулаком в закрытую металлическую дверь.

— Откройте, откройте!

Самая маленькая из трех женщин, виновница разыгравшейся перебранки, не переставая плакать, тащила Урибе в сторону.

— Дорогой мой, любовь моя!

Урибе в бешенстве обернулся.

— Вы не моя любовь и никогда ею не были.

И снова град ударов обрушился на дверь.

— Сторож, сторож! Откройте дверь!

Улица была пустынна. Моросило. Из окна соседнего дома высунулась женщина.

— Бесстыдники! Нашли время устраивать скандалы, не даете людям спать.

Подруги Урибе набросились на непрошеную защитницу тишины.

— А вы заткнитесь! Вас никто не спрашивает!

В ответ раздались брань, оскорбления. И окно с треском захлопнулось.

— Наконец...

Прислонившись к фонарному столбу, Рауль Ривера с безразличным видом наблюдал эту сцену.

Это был грузный, крепкий, с квадратными плечами парень, немного старше Урибе; у него были густые курчавые волосы и огромные черные усы.

Экстравагантный костюм его был в беспорядке: пиджак расстегнут, брюки в грязи. На незастегнутой рубахе болтался полуразвязавшийся галстук. Серое помятое лицо Рауля словно впитало в себя блеклый неясный цвет последних клочьев утреннего тумана.

Стоя у фонарного столба, в сдвинутой на затылок шляпе и зажав в зубах сигарету, он всем своим видом показывал, что держится в стороне от Урибе и его подруг, на которых, однако, неотрывно смотрел.

— Ничего не выйдет,— буркнул он.

Одна из женщин, самая толстая, с презрением посмотрела на него.

— А вас тоже не спрашивают. Вы-то и виноваты во всем. Могли бы с ним договориться, не пуская в ход кулаки.

Она умолкла на миг и, указав на Урибе, добавила:

— Будь вы настоящим другом, вы бы не затевали ссоры и не оскорбляли бы его за то, что он не ввязался в драку.

Ривера криво усмехнулся.

— Так. Выходит, теперь я во всем виноват. Очень хорошо. Это мне урок на будущее — не вмешиваться в чужие дела.

Уперев руки в бока, и пуская кольца дыма, он являл собой живое воплощение оскорбленного достоинства.

— Обычная история. Бедненький мальчик ни в чем не виноват. А я совращаю его.

Он обращался не к женщине, которую не любил и не желал, а к самому себе, причем говорил жалобным тоном, как человек, который испытывает удовольствие, растравляя свою рану. «Я думал, что подрался из-за него, а выходит, я во всем виноват...» С похмелья он часто размякал.

Урибе между тем продолжал колотить в дверь чуррерии.

Откройте, откройте!

«Так не может продолжаться»,— подумал Рауль.

Эти слова он говорил себе не в первый раз, и воспоминание об этом привело его в ярость. Вечер, как всегда, кончился плохо. Так бывало всякий раз, когда они отправлялись в Лавапьес: Урибе начинал голосить. Оба они напивались. А стоило им напиться, как кто-нибудь из них, обычно Урибе, затевал скандал. И Ривере приходилось пускать в ход кулаки, чтобы унять драчунов, а Урибе смеялся от удовольствия, точно ребенок.