Джей Макинерни - Яркие огни, большой город

Затем садишься в середине зала, прямо напротив подиума. Когда начнется представление, добраться до тебя будет практически невозможно. Подсовываешь портфель под сиденье и сверху кладешь пиджак. Итак, твой план приходит в действие.

Внезапно толпа у входа заволновалась, расступилась, словно гладь вод перед носом корабля. Щелкают фотоаппараты, мелькают вспышки. Наконец, обнаруживаешь и виновницу ажиотажа. Она тебе, несомненно, знакома — ее лицо ты видел на рекламе «кока-колы» и еще какой-то косметической фирмы, а недавно в одной бульварной газетенке прочел о ее скандальных похождениях. Это известная актриса, она же манекенщица. На сей раз она на отдыхе. На ней линялые джинсы, свитер и яхтсменская шапочка; появившись в таком виде, она словно хочет сказать: «Я могу выглядеть шикарно и в смирительной рубашке». Аманда, которая однажды ездила с ней на показ моделей, рассказывала, что та — настоящая мученица. Не меньше семи раз она делала пластические операции, пытаясь исправить форму носа, и все равно недовольна. Теперь она отказывается фотографироваться в профиль. Впрочем, с такого расстояния нос выглядит вполне нормально, да и в остальном она кажется тебе на удивление приятной особой. Ростом она примерно пять футов и пять дюймов — для манекенщицы маловато. К тому же у нее слишком пышный бюст.

У Аманды был идеальный восьмой размер: бедра — тридцать четыре, талия —двадцать три, бюст — тридцать три. Кроме того, ты помнишь размер ее туфель, перчаток и кольца. Клара была бы в восторге. Все цифры у тебя в голове. А если прибавить еще и скулы, которые один фотограф как-то назвал «неоклассическими», то она тянула на все сто пятьдесят долларов в час.

Народ рассаживается. На подиум выходит женщина в свободном розовом платье, очевидно ведущая. Она улыбается, приветливо кивает головой, благодарит собравшихся за внимание и проходит к микрофону на краю подиума. Руки у тебя начинают дрожать. Ты думаешь, что неплохо бы еще выпить, выбираешься к проходу и устремляешься к бару наперерез толпе. Люди смотрят на тебя; кажется, они читают каждую твою мысль. Впрочем, с Амандой ты прожил три года в одном доме, можно сказать, бок о бок, а так и не понял, что у нее на уме. Она говорила, что любит тебя, и вела себя безупречно.

Свет гаснет, и женщина в розовом начинает рассказывать, почему все здесь сегодня собрались. Она говорит что-то о Революции Вкуса. О герое этого вечера — модельере, который носит фамилию знаменитого художника Возрождения и оказал на нынешнюю моду не меньшее влияние, чем его прославленный однофамилец — на живопись. Между тем бармен сообщает тебе, что бар закрыт до конца программы, но для тебя он, так и быть, сделает исключение. (Ты тем временем тычешь ему десятку.) Бармен — парень примерно твоего возраста. Тебе хочется потолковать с ним об Аманде. Но вместо этого у тебя вырывается:

— Тут дамы ходят, все в золоте, а охраны что-то не видно.

Он смотрит на тебя.

— Охрана тут есть,— произносит он уверенно.

Отличный ход. Ты-то, балда, надеялся, что сможешь, не привлекая лишнего внимания, все у него выпытать. А он тебя сразу раскусил. И принял за обыкновенного жулика, что, по его разумению, еще хуже, чем брошенный муж. Хоть бы руки перестали дрожать. Он оглядывает тебя: совершенно очевидно, что ты ему не нравишься. Он готов позвать пинкертонов или гигантов-нубийцев. Они будут бить тебя палками по пяткам, пока ты не признаешься во всем. Аманда увидит твое позорное изгнание и подумает: «Боже, как низко он пал».

Ты тем временем продолжаешь врать:

— Моя дама немножко нервничает. Она надела свое лучшее ожерелье, а тут... Знаете, может, я и ей заодно принесу чего-нибудь выпить?

Он кладет лед в другой стакан.

— Нет, ей безо льда,— говоришь ты. Его взгляд холоден.— Вряд ли ее муж будет в восторге, если она придет домой без ожерелья.

Ты подмигиваешь.

— Он думает, что она пошла играть в бридж.— Зачем ты все это говоришь?

По дороге в зал поворачиваешься, оглядываешься через плечо. Бармен подает кому-то знаки. То и дело извиняясь (и расплескивая водку), протискиваешься, задевая чужие колени, на свое место. Розовая дама вещает нечто о Новых Смелых Фасонах. Едва ты садишься, как появляется первая манекенщица. Она чернокожая и высоченная, как зулуска. Розовая дама описывает ее туалет, специально обращая внимание на гофре, которое придает ему особую элегантность.

Аманда выходит третьей. По крайней мере ты предполагаешь, что это Аманда. Волосы ее зачесаны назад; она густо накрашена, так что ты вовсе не уверен, она ли это. Идет она обычным шагом манекенщицы — они все двигаются одинаково,— но, кажется, ты узнаешь ее походку. Вот она прокручивается и уходит со сцены. Времени подумать у тебя совсем нет. Ты не можешь понять, она ли это. Вспоминаешь, как твои друзья, бывало, говорили, что видели ее фотографии в журнале «Нью-Йорк таймс мэгэзин» или где-то еще, хотя это была другая манекенщица. Иногда они приносили вырезки из журналов, и ты с удивлением обнаруживал, что девушки на картинках совсем не похожи на Аманду. А после того, как вы расстались, ты уже сам стал забывать, как она выглядит. Как-то ты просмотрел альбом с ее фотографиями и попытался составить некий обобщенный портрет. Все фотографии немного отличались друг от друга. Ее агентша говорила, что она может выступать в любом амплуа — соблазнительницы, деловой женщины или простушки. Модельер, с которым она работала, считал, что у нее очень пластичные черты лица. Начинаешь подозревать, что все твои надежды вернуть Аманду столь же призрачны, как те образы, которые она с такой легкостью меняла в лучах прожекторов. Ты видел то, что она хотела тебе показать, или то, что сам хотел видеть.