Ольга Паволга - Записки на запястье

Кончаются съёмки в павильоне с выставкой сантехники, где всюду расставлены унитазы. Группа переспрашивает друг у друга: «А где тут туалет, не знаете?».

Я не умираю от своей работы только потому, что она мне нравится, и нет ничего другого, что интересовало бы меня больше неё. Друзья перестали спрашивать меня, чем я занимаюсь сейчас, потому что две недели подряд я не могу найти для них пяти минут. Я нетвёрдо знаю, что лежит дома у меня в холодильнике, но знаю наверняка, что мальчику из рекламы Билайна нельзя бриться, потому что у него контракт с MTV что бутафорские доллары, если их печатать односторонними, не дают нужного оттенка зеленого цвета, что нельзя заменять в кадре вино соком, а коньяк — чаем, а режиссёр-постановщик — это Бог, потому что он может сделать всё из ничего. И ещё я знаю, что двенадцатичасовая смена — это невыносимо. И совершенно невыносимо нытьё по этому поводу.

В киностудии огромные павильоны с дверьми до потолка, они высотой метров десять и очень напоминают известные врата. Тем более, что по стенам развешаны скрученные в рулоны задники. На них криво подписано фломастером «Арктика», «Весна», «Новый год», «Война».

Модели приходят на съёмку всегда без косметики, они бледны, худы, прозрачны и напоминают переводные картинки. Затем из них делают совершенные до миллиметра человеко-единицы и никак не понять, как это так: такими красивыми, идеальными, ослепительными людьми командуем такие нескладные, неровные, как будто бы неочищенные от кожуры, мы. Гримеры причёсывают, костюмеры одевают их, а мы ставим, выкручивая руки и стопы. Это такие большие живые куклы, мы ими играем, хорошо, что не в солдатиков.

Об них можно обрезать глаза, бросить всё и начать зарабатывать на хорошую одежду в частности и пластическую операцию в целом. Но на девочке платье сидит так, потому что оно заколото десятью булавками по талии, она стоит на деревянной неструганой доске на цыпочках, чтобы доставать до плеча мальчика, который сейчас рухнет от неестественной позы, и на этих белых лебедей двадцать минут орём мы:

— Тянем подбородки, вы оба смотрите через забор, выше, выше, выше, ещё!

Господи, а если весь Твой мир такой. Я умру и попаду за кулисы, где увижу как делается жизнь. Кому Ты закалываешь платье по талии… Вечный задник «дождь»…

— Юра, как правильно это называется?

— Это софт бокс. Даёт заливающий свет.

— Мы тут думаем, чем его можно заменить дома.

— Дома, Оля, надо пить водку, а работать надо в студии.

Дни плотные, нервные, яркие, нелепые, непредсказуемые, и когда вдруг рабочий день всё-таки кончается, это вызывает такое же удивление, как если бы по часам закончился тайфун. Замер в воздухе, свернулся, засобирался, ещё обещал жене в магазин заскочить по дороге.

Долго ничего не получается, Стас пятый раз кричит:

— Марина, выше челюсть, плечо вверх!

Юра не выдерживает, поднимает голову из-за камеры, тихо говорит:

— Девушкам, дорогой, нельзя говорить «челюсть». Они от этого портятся. Они от этого перестают работать.

Когда-то я очень любила фильм с Мег Райан, где она работает в рекламном агентстве, проводит кастинг и снимает ролик про маргарин. Раньше я не замечала, а теперь помню только этот короткий эпизод — когда она приходит домой с сумками из супермаркета и обессилено роняет их на стол вместе со своей головой.

Надо отобрать окончательный вариант кадра.

— Стас, я не могу выбирать мальчика.

Я устала, меня от них тошнит, здесь нужен женский взгляд. Позови себе девочку!

Стас серьезно, тихо, взяв меня за плечо:

— Оля, представь, что ты — девочка.

Мне кажется, что я целыми днями не поднимаю головы из аквариума с разноцветными рыбками. Глаз не оторвать, восторг, но дышать нельзя.

Митрич со Стасом:

— Серия у Нескафе про полярников была очень крутая.

— А особенно если учесть, какое дерьмо у них сейчас в эфире.

— Особенно если учесть, какое дерьмо у них сейчас в банках.

За три дня съёмок у нас пропадает уже второй реквизитор, причем опять со всем барахлом, а это значит, что нам срочно нужно искать в ночной Москве красное платье, имитацию бриллиантов, парчу, десять белых рубашек, столовый фарфор, бархатный диван и сто золотых коробок.

Один из софтов стоит на проходе, все спотыкаются, хватаясь за сердце, придерживают, ибо знают закон всех студий: «уронил-купил». Входит опытный человек, за два шага замечает ножку стойки:

— А, на продажу выставили…