Ольга Паволга - Записки на запястье

— Скажите, где домики для фей?

— А Золушка ещё до свадьбы есть?

— У вас есть Барби с едой?

— В каком смысле?

— В прямом, чтобы ела.

— Есть Барби-именинница, с тортом…

На стене моего дома написано:

«Женя Мягкий, я тебя люблю».

В ЗАГСе запыхавшаяся женщина:

— Здравствуйте, что нужно сделать, если я хочу поменять себе имя, а своей соседке отчество?

В боулинге на соседней дорожке парень учит девушку:

— Пойми, важны всего две вещи — точность и сила.

Она бросает, с глухим треском шар подскакивает на полу, бьётся о бортик, потом ещё обо что-то, на грохот все-все оборачиваются.

— Оставим только точность, — вздыхает.

В аэропорту крупный мужчина с виолончелью добивался помощи, ему все отказывали, а он им всё повторял:

— Да я же не из Гамбурга, я в Бремене живу.

Даже с бременскими музыкантами по гамбургскому счёту.

На воротах одного из цехов завода надпись:

Хочу туда, где нет труда

И хлеб буханками растёт

Хорошая была бы реклама булочных.

Женщины за соседним столиком в кафе:

— Ты пойми, я просто летала тогда, такое было счастье, всю меня наполняло и приподнимало, я чувствовала, как свет изнутри бьет — так меня хорошо подстригли.

Девушки на эскалаторе:

— И я как-то сразу поняла, почему он меня бросил. Драконы всегда подчиняются котам.

Дети из детдома в Торжке:

— О, что это у нас потом пахнет?

— Может, дымом?

— Наверное.

На чужой встрече выпускников:

— Ну, а ты что теперь делаешь?

— Я двадцать лет отдала Дунайскому пароходству.

Две пожилые женщины с тяжёлыми сумками:

— Я тебе всегда говорила — с ним нельзя связываться.

— Ну страдать-то надо?

— Обязательно.

Кто-то в очереди описывая знакомую:

— Ну… сколько… я дал бы ей метр шестьдесят.

В магазине:

— Люда, тебе полезно курагу есть, возьмём. И тыквенные семечки. И с твоей кожей нужен миндаль. Жаль, ты его не любишь, а то бы отец обязательно сказал: «Что за дрянь ты ешь».

Девушки в метро:

— Он хороший?

— Я думаю, моя мама сама на нем женится. Пришёл к нам в субботу и делает салат. Мы с мамой стоим, полы не помыли. А он стоит и делает салат. Главное, в субботу.

Девочка лет пяти в толстом шарфе:

— Мама, я его буду! Я же говорю тебе, я его буду, буду! Сейчас!

— Нет.

— Я погрею во рту!

— Только дома, когда разденешься, вымоешь руки, переоденешься в домашнее, сядешь за стол, из тарелки, ложкой и маленькими кусочками.

— Такого мороженого я никогда не захочу.

Я веду себя как новенький зверь в зоопарке, если меня спрашивать о работе — я захлёбываюсь, лепечу, хватаю воздух ртом и рассказываю, рассказываю, рассказываю.

Первые мои съёмки проходят в огромном мебельном магазине и вся группа лежит, висит, валяется в креслах и на диванах. Столов, стульев, шкафов в павильоне столько, что я в полумраке не могу разглядеть противоположной стены, где они наконец бы закончились. К тому же они собраны в готовые комнаты. Хожу и хожу между ними, присаживаюсь и за пару секунд проживаю коротенькую сцену из не своей жизни. Лучше всего быть молоденьким любовником сорокалетней красавицы, на кожаном диване в складках, как у ребенка на щеке после дневного сна.

Идёт десятый час работы, группа медленно продвигается по бумажной простыне раскадровки, решительно перечёркивая красным крестом отснятые эпизоды.

Ждём актера с грима, ассистент режиссёра задумчиво и бесшумно раскрывает и закрывает крышку полосатой хлопушки, говорит кому-то:

— А я пошла и передала в камеру привет своей бабе Хале…

— Мы сегодня пишем на кино, там звука нет, — отвечает кто-то.

— Она глухонемая и великолепно читает по губам, — вяло находится ассистент режиссёра с бесшумной хлопушкой.

Кроме хлопушки у неё два мешочка по бокам, в которых есть всё — ластики, маркеры, губки, скрепки, спички, свечки. Она очень маленькая и может сама целиком поместиться в отрисованный кадр, если её завернуть в раскадровку.

У осветителя своя бригада из мальчиков и девочек в перчатках и банданах, которая по его взгляду, хлопку, свисту раздвигает коробки, ширмы, ставни и собирает, выставляет любой свет.

Вчера был двухдневный кастинг по отбору рук героя. Теперь эти руки загримировали, и владелец носит их бережно перед собой, как хирург. Актёр учился в театральном целиком, а сейчас ему пятьдесят, и снимаются только его руки, то есть актёра руки кормят.