Илья Стогов - Грешники

Я шагнул на улицу и понятия не имел, что дальше. Взяться за баян? Опять начать играть песню про человека и кошку? Смысла в этом было немного. Идти было некуда. Все, во что я верил, предало, сгнило, рухнуло, оказалось ненадежно, недостойно веры. Сел я совсем молодым, а теперь скоро мне должно было исполниться тридцать, но чувствовал я себя словно новорожденный. У меня не было денег, связей, средств к существованию… от моей предыдущей биографии не осталось вообще ничего.

Для начала я устроился работать на завод. В мои обязанности входило собирать патроны для электрических лампочек, прикручивать к ним провода. Время от времени я брал в руки гитару, пытался что-то играть. Было ясно, что форму я давно утерял.

Так длилось несколько лет. Еще в тюрьме я начал читать Библию. Теперь я читал ее все чаще. Я ходил на работу, рано вставал, рано ложился спать. Меня никто не трогал. Времени, чтобы обо всем подумать, было достаточно. Иногда звонили продюсеры, которые предлагали заново собрать группу и дать хотя бы пару концертов. Деньги они обещали фантастические. Я не мог об этом даже слышать. Моей жизни предстояло полностью поменяться.

Как именно неверующий человек становится верующим? Не бывает так, чтобы небеса разверзлись, ты вдруг услышал глас и все понял. Чтобы стать верующим, нужно просто жить и смотреть, как это у тебя получается. Каждое утро ты просыпаешься, начинаешь новый день, проживаешь его, бывает, что падаешь, но каждый раз заново встаешь и думаешь о том, что с тобой происходит. Не живешь механически. Пытаешься жить так, как подобает человеку. И если ты делаешь это честно, то все равно придешь к Богу. Просто другой дороги у нас, людей, и нет.

Моя дорога привела меня к Свидетелям Иеговы. Почему именно туда — не понял никто. Музыканты из моей бывшей группы хотели играть все те же песни, посвященные наркотикам, а я не хотел. Друзья стали звонить все реже, а потом и почти совсем перестали. Моя собственная мама говорила, что песня «Иду. Курю» — замечательная и я должен исполнять ее и дальше.

— Но, мама! — пытался объяснить я. — Эта песня воспевает наркотики!

— Наркотики — это плохо, — кивала мама. — А песню ты должен петь и дальше.

Первый раз выйти на сцену я смог только через несколько лет. Теперь у меня была совсем иная программа. Публика принимала ее очень плохо. Им хотелось старых песен, а я не шел на это принципиально. На сцену летели пивные банки. Свист стоял такой, что я не слышал собственного инструмента.

Я продолжал изо всех сил держаться за свою новую жизнь. Впервые я сделал осознанный выбор. Только эта жизнь могла сделать меня по-настоящему счастливым.

Христиане верят, что Бог есть любовь. Фраза давно навязла в зубах, но ведь это правда. Если эта любовь у тебя есть — ты жив. Если ее нет — не будет и тебя.

Кто расскажет тебе об этой любви? Кто-то ведь непременно должен тебе об этом рассказать, иначе как ты о ней узнаешь? Расскажет ли тебе об этом надменный священник из раззолоченной церкви? Будешь ли ты слушать о ней с экрана государственного телевизора, если даже детям известно, что государство и телевизор всегда врут? Очередной раз вливаясь в огромные колонны таких же, как ты, сможешь ли ты помнить о том, что Бог — это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО любовь?

Вряд ли тебе помогут узнать об этом толстые книжки на давно вымерших языках. Древнее христианство — это ведь не то, что было вчера, а то, что будет завтра. Об этой любви не узнаешь в громадных раззолоченных храмах. Но если тебе шепотом расскажут о ней в крошечной общине, ты вспомнишь: да! Именно об этом я всю жизнь и хотел услышать!

Таких общин мало. Большая русская империя рухнула. И последнее, что осталось большого в России, — это большая русская церковь. Именно она продолжила дело Советского Союза. Эта церковь величественна и грозна. Она заново строит свои раззолоченные храмы, а о любви Бога людям не говорит никто. Значит, люди и дальше будут мучиться, страдать, уродовать чужие жизни, калечить собственные и нелепо умирать.

Многие люди. Но не Федор Чистяков.

Я почти не смотрю телевизор. Но недавно включил и наткнулся на концерт одного своего приятеля еще с рок-клубовских времен. Он почти не изменился. Все так же стоит на сцене и поет все те же песни. Я посмотрел минут семь и выключил.

Глядя со стороны, люди думают, будто, уходя со сцены, музыканты умирают, перестают быть сами собой. На самом деле только в этот момент все по-настоящему и начинается.