Мария Воронова - Ухожу от тебя замуж

– Не разгуливай его.

Но куда там… «Ты тоже его полюбишь, – подумала она, – только что ж молчишь? Что ж не утверждаешь, что никогда не хотел изменять? Просто не та тема, которую дочь может обсуждать с отцом? Или не хочешь лгать?»

– Прости меня, Саша, я забыл, а вернее, не подумал, что когда человек узнает вкус подлости и предательства, он начинает видеть его везде, а хуже всего, что оно перестает ему казаться чем-то страшным.

– В смысле?

– Грех обесценивается, понимаешь? Не мы такие, жизнь такая. Раз мне изменили, значит, всем изменяют, на меня донос написали – пишут все и на всех, ну и так далее. Я полагал, что раз ты получила удар уже взрослым, состоявшимся человеком, то он не изменит твоего мировоззрения, но, видно, ошибался. Саша, ну вспомни, неужели у тебя хоть когда-нибудь, хоть на секунду возникали подозрения, что у нас с мамой что-то неладно?

– Нет. Но у меня и про Витю ничего такого не возникало.

Отец перестал качать ногой, но малыш уже сосредоточился на затейливых пуговицах его скандинавской кофты и усердно крутил одну из них. Александра вспомнила, где лежит рабочая коробка, чтобы сразу пришить пуговицу, если что. Запасных таких не найти.

– Об этом я тебе и говорю, – продолжал отец. – Везде теперь мерещится гниль и червоточина. Это нормально, доченька, но надо потихоньку выкарабкиваться из этой ямы.

Александра улыбнулась и пожала плечами. Папа прав, но разве она не оказалась у разбитого корыта именно потому, что видела в людях одно хорошее?

– Вот я и думаю, как тебе сказать, как достучаться, чтобы ты мне поверила по-настоящему, а не через силу, только потому, что я твой отец?

– Папа, я верю.

– Конкретно мне. А я хочу, чтобы в мужскую верность в целом.

Александра покачала головой. Витя, энергично сопя, дергал за пуговицу, которая никак не хотела отрываться. Все равно надо будет ее подкрепить, чтобы в дороге не отскочила, решила Александра и протянула ребенку любимую резиновую уточку. Витя бросил пуговицу и принялся сосать уткин хвост, а папа достал носовой платок и вытер ребенку слюнки. «Оглянуться не успеешь, как будешь считать его своим внуком, – улыбнулась про себя Александра, – и Гришу тоже. У тебя же не было сыновей, только дочь и внучка, а правнук далеко. Войдя, ты назвал детей ублюдками, но пройдет совсем немного времени, как вы с мамой станете просить, чтобы я вам внуков привезла».

– Саша, ты помнишь тетю Марксину? – вдруг спросил отец.

Она кивнула. Тетя Марксина, сестра папиной мамы, была уже очень немолода, когда родилась Александра. Она курила как паровоз, готовила как бог и страшно ругалась. Муж и дети у нее погибли в войну, а сама Марксина уцелела, хотя служила начальником санитарного поезда с первого дня до самой победы.

Она жила одна, работала преподавателем на кафедре терапии медицинского института, всегда ходила в серых бесформенных сарафанах, нитяных чулках и с ободком-гребенкой в седых волосах. Мрачная, угрюмая старуха, но Александра ее обожала.

Помнится, она очень расстроилась, узнав, что ее хотели назвать в честь тетушки, но посчитали, что это будет выглядеть слишком уж верноподданническим, подхалимским, и не стали. А ей так нравилось – Марксина. Так романтично и необычно… Даже в голову не приходит, что это в честь Карла Маркса. Главное, с теткой всегда было интересно. Она умела так обращаться с детьми, что те чувствовали себя взрослыми и самостоятельными.

Александра улыбнулась, вспоминая, как пекла блины с тетей Марксиной, как та брала ее к себе на работу… Наверное, если бы тетя не умерла, когда внучатая племянница училась в начальной школе, Александра стала бы врачом. Но увы, к выпускному году детские впечатления забылись, а никто не напомнил.

– В общем, как-то я пришел к тете Марксине, – продолжал папа. – Время было тогда уже не голодное, но и не сказать, чтобы изобильное. Тем не менее она приготовила для любимого племянника голубцы. Ты же помнишь голубцы тети Марксины?

– О да!

– Но я, малолетний гурман, потребовал их еще поджарить. Мол, так будет еще вкуснее. Тогда тетя посмотрела на меня, села напротив и сказала, что настало время мне раз и навсегда определить свое отношение к жизни. Всегда есть что-то лучше. Как бы ни было вкусно, всегда есть еще вкуснее. Еще слаще, еще теплее, еще красивее. И можно превратить свою жизнь в погоню за этим «еще» и в поисках наслаждения никогда не узнать счастья, а можно просто радоваться тому, что есть. Можно всю жизнь искать снаружи, а можно за секунду найти у себя внутри. Сказав это, тетя Марксина пожарила мне голубцы.