Джойс Оутс - Исповедь моего сердца

Однажды, наполовину в шутку, наполовину всерьез, Моисей Либкнехт в разговоре с Феликсом Бисом заметил, что различие между новым эликсиром и старым заключается в том, что первый вполне может оказывать целительное воздействие:

— Я и сам принимаю его в небольших дозах. И должен сказать, Феликс, что никогда не чувствовал себя… таким здоровым и счастливым.

Бис внимательно посмотрел на него и насмешливо улыбнулся:

— Правда? То-то я смотрю, вы свет какой-то начали излучать. Вы и одна наша пациентка, мисс Грилль. Она что, тоже принимает «Формулу Либкнехта»? Как и миссис Дирдон?

При этой слишком уж откровенной издевке Либкнехт вспыхнул и с достоинством двинулся было к двери, но, словно бы в знак примирения, Бис окликнул его:

— Слушайте, Моисей, а может, и мне попробовать? А то я что-то тоже ощущаю потребность… в восстановлении.

Моисей вежливо улыбнулся и отечески похлопал партнера по плечу:

— Доктор Бис, помните слова, написанные над входом в Аид? — Caveat emptor [31] Пусть вор поостережется (лат.). .

Полчища скорпионов у меня в мозгу.

Как избавиться от них?

После нервного срыва, случившего с Абрахамом Лихтом в Филадельфии в декабре 1916 года, он помимо своей воли утратил интерес к жизни и, беспомощный и напуганный, погрузился в болото; на черное, липкое, илистое дно болота; Катрина — теперь она состарилась, стала совсем другая, ее некогда тугая кожа иссохла, приобрела мертвенно-бледный оттенок и напоминает яичную скорлупу с мириадами прожилок — выхаживала его на протяжении многих месяцев; Катрина и еще Эстер, его младшая дочь, которую он почти не знал. Наконец Катрина заявила, что он снова в форме «и готов к возвращению в мир Времени».

В устах Катрины эти слова прозвучали одновременно как вердикт здоровья и нечто вроде проклятия, ибо «мир Времени», мир за пределами Мюркирка, отнюдь не был в ее глазах раем.

Все это время, находясь под ее присмотром, Абрахам Лихт совершенно не задумывался о мире Времени, он даже филадельфийское общество, которое, как имелись все основания полагать, было им завоевано, не вспоминал. Подобно младенцу у материнской груди, он спал; спал, просыпался, снова засыпал; и сон, как и неустанная опека Катрины, придавал ему силы, пусть даже улыбка, к несчастью, больше не играла у него на устах, а глубоко запавшие глаза излучали потусторонний свет; просыпаясь, Абрахам видел в тени, всего в нескольких футах от себя, съежившуюся птичку, без перьев и с острым клювом, как у ястреба-перепелятника. Всякий раз ему хотелось крикнуть от страха: Помогите, помогите, помогите, я не хочу умирать, я еще не осуществил своего предназначения на земле , но не получалось.

В этом лихорадочном состоянии Абрахаму казалось, что он воспоминает свою мать, хотя прошло уже… сколько? Шесть десятков лет? Неужели шесть? Но не облик матери он вспоминал, а атмосферу, ту неизбывную любовь, которую излучала мать.

Однажды он проснулся и увидел Катрину такой, какая она есть — стареющую, но еще крепкую женщину, женщину, с которой можно поговорить о своих дурных снах; о жестяных банках фирмы «Фортнум и Мейзон», набитых окровавленным мясом и волосами, мерзких, отвратительно-липких банках , воняющих его собственной, абрахамовой плотью, поданной ему на стол, как в древние времена каннибализма: сын Абрахама Лихта, приготовленный для праздничной трапезы и расфасованный в пакеты, обернутые в гофрированную бумагу с бантиками. Катрина вроде слушала его и успокаивала, говорила, прижимая влажное полотенце к его пылающему лбу, что это всего лишь сон, а сны лучше забывать.

А Абрахам изливал перед Катриной потоки гнева на дочь, свою ангелоподобную дочь, чьего имени он и произносить больше не хочет, дочь, которая в конце концов предала его так же, как в свое время и ее мать: убежала с мужчиной, которого Абрахам Лихт почти не знал, и вышла замуж без благословения Абрахама Лихта, теперь девочка для него мертва, ее имя впредь запрещается даже произносить.

Катрина угрюмо повторяла, что и это всего лишь сон, а сны лучше забывать.

Все это глупости, их нужно забыть, ибо Прошлое всего лишь кладбище будущего, и Абрахаму Лихту там делать нечего.

Итак, Катрина с помощью юной Эстер следила за тем, чтобы Абрахам ел, несмотря на отсутствие аппетита, и спал, несмотря на то что, по его словам, в голове у него такой бедлам, что заснуть невозможно и он не желает иметь ничего общего ни с Мюркирком, ни с большим миром за его пределами.