Елена Катишонок - Счастливый Феликс [рассказы и повесть]

Ничего подобного никто у Софы не видел. Прошлое существовало портретом на стене. Глядя на портрет, невозможно было представить эту красавицу ребенком, подростком, невестой, зрелой матроной, словно тетка существовала только в двух условных временн ы х точках: «молодая» – двадцати с чем-то лет, и «старая» – теперешняя.

Случается, правда, что люди теряют свой архив: пожары, войны; пропадают альбомы, конверты, жестянки. Когда теряют родных и дорогих людей, до альбомов ли?.. Может быть, в Софиной жизни произошло что-то страшное, какая-то невосполнимая трагедия, и теперь ей больно прикасаться к прошлому, а будущее не вызывает интереса, поскольку не имеет к ней отношения? Сохранила фарфоровые и бронзовые пустяковины – такие вещи безопасней, ведь они молчат…

Это были праздные размышления посреди бестолкового лета. Попытки работать дома пришлось оставить: тетя заходила, стискивая в руке вечный платочек, и начинала – вернее, продолжала – сетовать на одиночество. Пришлось перенести библиотечный день в… библиотеку. Работа, к счастью, позволяла выключить мысли о Софе, но сама работа шла из рук вон плохо. Нет, объективно все складывалось удачно: машинного времени было достаточно, никто не мешал, но то, что так замечательно выстраивалось в голове, мертвело и ломалось в алгоритме.

Постепенно возвращались из отпусков сотрудники, в коридорах становилось людно. В библиотеке Валентина взяла свежий выпуск математического журнала, и название статьи притянуло, как магнитом: «Асимптотика сходимости стохастических методов глобальной оценки решения уравнения Фредгольма».

Закрыла журнал и через десять минут уже садилась в троллейбус.

Дома расслабилась: выстирала занавески, пропылесосила квартиру. Мысли допускала самые безмятежные: осенью Ромке в школу… Шторы пора сменить, хорошо бы совсем светлые… Надо Софе померить давление… Молодец новосибирский светоч, элегантно решил…

«Орлы» вбежали, толкаясь и говоря одновременно:

– Ромка вырвал в машине!

– Я не вырвал, я только потошнил…

Вся суета шла под оглушительные звуки Софиного телевизора – летом она не надевала наушники.

Павел спокойно выслушал новость о статье: плюнь. И добавил что-то об Эдисоне. Не надо было говорить ему; глупость несусветная.

Несусветная глупость подтвердилась через несколько дней, когда Спиваковы пригласили на дачу. «Оценить ремонт», как скромно выразился свекор. Он ходил по траве, азартно размахивая руками и то и дело покрикивая на мальчишек: «Я кому сказал, туда не ходить, там не наша территория! Наша – здесь». Обводил широким жестом клумбу, два молодых деревца, несколько кустиков и часто повторял слово «территория».

Павел восхищенно наблюдал за отцом. Теперь, когда основной ремонт был окончен, он вел себя совсем иначе, какие-то барские ноты появились в голосе. И на мать покрикивает: «Я чаю сегодня дождусь или как?» Она, к счастью, не берет это в голову. Помещик, самый настоящий помещик, честное слово! Как у Чехова. Того гляди, крыжовник посадит. И Софу уговорил поехать, а мы сколько бились – и ни в какую.

Тетка сидела в шезлонге прямо в центре «территории», недовольно глядя по сторонам. У нее на коленях стояла тарелка с арбузом, и вокруг алой мякоти вились осы.

– Комната! – кричал Иннокентий Семенович. – Я говорю, комната для вас есть, оставайтесь.

Яростно защищая свой арбуз, та махала руками, что могло означать стандартное «зачем».

– И пусть аппарат свой носит, – негромко вставила Галина Сергеевна. – Я не намерена целыми днями орать, чтобы докричаться до нее.

– Кричать вообще не надо.

Все повернулись к Валентине.

– Софа все слышит. Или не все, но… избирательно.

Спиваковы слушали в изумленном молчании. Первым блеснул догадкой свекор:

– Она по губам читает, – он снисходительно улыбнулся.

– Тогда зачем орать? Пускай читает.

– По губам или не по губам, а слуховой аппарат зачем? – резонно заметила Галина Сергеевна.

Иннокентий Семенович повернулся к невестке.

– Видишь ли, моя дорогая, – так он всегда начинал серьезные рассуждения, – твоя логика не всегда годится в жизни. Нет, я ничего не хочу сказать, ты рассуждаешь как математик. А жизнь, видишь ли, требует другого подхода, более гибкого.

Головная боль началась еще вчера. Несмотря на анальгин, она не прошла, а, наоборот, усилилась, и Кешины философские раздумья нисколько не помогали.

– Взять хотя бы твою аспирантуру.

Валентина подняла набрякшие веки. При чем тут?.. А свекор продолжал: