Елена Катишонок - Счастливый Феликс [рассказы и повесть]

Санитарка тоже не двигалась, но и глаз отвести от бабы не могла. Муж-покойник, бывалоча, как выпьет, так петь налаживался самую жалостную: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда». Вот и тут: парень – соплей перешибешь, однако ж нализался да в яму хлопнулся, а матка теперь убивайся. Видала б она, как он одежу изгваздал, по канавам да по ямам валявшись. Культу-у-урные… Нагнулась, подняла с полу швабру и пошла к двери, раздосадованная донельзя.

Ни о чем этом Стелла дочери не рассказывала – не до того было, чтобы по сторонам смотреть. Все же каким-то образом остались в памяти, словно на моментальном снимке, прикрытые глаза старика, потеки на окне и пожилая санитарка со сложенными на груди руками. От громкого бряка упавшей швабры Стелла вздрогнула, хотя не прозвонил колокол, не пробили часы на башне – не было в поселке ни того ни другого. Да только можно ли знать, как судьба напомнит о себе – пятой симфонией Бетховена, звоном разбитого стакана или веткой, хрустнувшей под ногой? Сколь бы обыденным ни был звук, он обретает грозную неотвратимость бетховенских аккордов. И пусть из радиоприемника несется «Музыкальная панорама “Маяка”», воздух напитан едкой хлоркой, судьба – вот она, на койке под самым окном, это Стелла поняла так отчетливо, словно ее формула была написана на стене.

Чувствовал ли Виталий что-то, кроме боли? Приоткрыл один глаз (другой был закрыт повязкой) и встретил взгляд Стеллы – взгляд, полный смятения и тревоги. Шевельнулись сухие, в корочке, губы, он хрипло выговорил, осторожно переводя дыхание – болела грудь: «Я в руке держал, а теперь… пропала. Похоже, рукоятка меча. Спросите там», – и махнул рукой в сторону, не подозревая, что находка останется с ним навсегда шрамом на виске.

«Господи, спаси его, спаси и сохрани», – мысленно произнесла Стелла непривычное, потому как никакого «господа» в ее жизни сроду не водилось, да и с чего бы? «Спаси его, – повторила требовательно, – дальше я сама. Ты только спаси!»

Говоря с врачом, убедилась, что ее заклинание помогло. Спасут – не один, так другой; для Стеллы исполнитель не имел значения. Вопросы задавала напористо, врач послушно отвечал и вдруг спохватился:

– Вы, собственно, кто ему будете?

– В данный момент я есть начальник экспедиции, – веско ответила Стелла, – и потому несу ответственность за каждого участника.

А кем я ему буду , время покажет, закончила мысленно. Или… покажет кукиш.

Кивнув, доктор объяснил, что состояние больного «средней тяжести», опасности для жизни нет. «Молодой, крепкий, – добавил врач, – у него все еще впереди».

У него , горько отметила Стелла. А я – кто я ему буду, и буду ли?..

Стала.

Все произошло так, словно никак иначе свершиться не могло. Позвонил в дверь – уже без повязки, только шрам на виске был заклеен пластырем. «От меня больницей разит. Я не был дома». За окном темнел ноябрь; ветер свирепо гонял листья по сухому тротуару, только какое Стелле дело до него – Виталик был рядом, ее Виталик: жаркий, шалый, глаза сумасшедшие. Взрослое имя Виталий было ему велико, не подходило; про себя звала: Мальчуган.

Он приходил всегда внезапно, коротко предупредив по телефону. Радость – мука – смерч по имени Мальчуган. Однажды, проводив его, села на табурет в прихожей и схватилась руками за голову: старая дура, что я делаю?! Во что ввязалась, и… как я без него проживу?! То, что предстоит «без него», для Стеллы не оставляло сомнений.

Ничего подобного со Стеллой раньше не происходило. Наваждение, безумие; солнечный удар, случившийся темной дождливой ночью. Никому о таком не расскажешь. Подруг-наперсниц у Стеллы не было – оттого, наверное, что в избытке водились друзья: одноклассники, однокурсники, сотрудники.

Муж угадал или почувствовал что-то – стал бывать редко, предварительно звонил; вопросов не задавал.

Стелла непроизвольно покосилась на телефон: Мальчуган молчит четыре дня, они не виделись полторы недели. Жил он, как сам объяснял, «на птичьих правах» у дальней родни, без телефона. «С женой мы разошлись», – упредил незаданный вопрос.

…Однако рассиживаться некогда – пора было ехать в управление. Выяснить, подписаны ли бумаги, и… вдруг он там, мало ли?..

Посмотрев на часы, привычно быстро собралась: легко коснулась пудрой лица и смахнула лишнюю, чуть подкрасила губы. Черт, к помаде быстро привыкаешь, теперь уже странно представить, как это – выйти с ненакрашенными губами; словно в халате. Нахмурилась в зеркало, потом улыбнулась. Морщинки появились и пропали – мимические, ничего страшного. Синяков под глазами никогда не замечала – недосып, не иначе; про «иначе» думать ох как не хотелось. Модные черные брюки, жемчужного цвета джемпер, сизый мохеровый шарф и пальто, конечно: в дубленке сваришься.