Сергей Морозов - Великий полдень

Александр нахмурился.

— Все ребята играют, — повторил он. — И потом — мне поручили выполнить мою миссию!

Я сразу понял, о чем он в этот момент подумал. Однажды он попробовал отстоять собственное мнение — это было на Новый год — а в результате лишился товарища. Может быть, он уже жалел об этом… Неужели в самом деле жалел?

— Все правильно, — кивнул я. — Ты выполнил свою миссию. Игра есть игра.

А может быть, это было даже к лучшему. По крайней мере Александр не слишком расстраивался из-за потери макета. А глупая игра, что ж ведь когда-нибудь она надоест.

Я погладил Александра по голове и поднялся.

— Папочка, ты завтра что, едешь в Деревню? — вдруг спросил сын.

— Еду…

— А меня возьмешь с собой?

— Но… — запнулся я, — я еду туда не надолго, по делу.

— Знаю. На похороны, — спокойно сказал Александр. — Так ты возьмешь меня?

— Детям там нечего делать.

— Почему? — покраснел Александр.

— Ты что, похорон не видел? — ляпнул я.

— Конечно. Не видел.

— Ну да, правда, ты их еще, кажется, не видел… Там не будет ничего интересного, — твердо сказал я. — Кроме того, тебе завтра в школу.

— А похороны — уважительная причина.

— Нет-нет, это исключено.

— Но почему, папочка?

А действительно, почему?.. Я смущенно молчал. Александр рвался со мной в Деревню, надеясь увидеться с Косточкой. Это ясно. Значит, он и правда жалел о том, что не захотел пожертвовать Братцем Кроликом. Может быть, ему даже было стыдно, что он — такой большой, а как маленький вцепился в какую-то плюшевую игрушку.

— Ты хочешь помириться с Косточкой? — напрямик спросил я.

— Если он захочет.

— А если нет?

— Его дело.

— Вот молодец! — обрадовался я, но тут же спохватился: — Зачем же ты хочешь ехать?

Я пытливо посмотрел ему в глаза. Александр отвел взгляд и ужасно покраснел. Если не ради Косточки, то… Не иначе, как ему хотелось повидаться с той, которую однажды в санях «выбрал» и провозгласил «своей» и которую потом пригласил танцевать у новогодней елки, — с ней, с Майей! Ну конечно, так оно и было!

— Пожалуйста, папочка, возьми меня с собой, — дрожащим голосом проговорил Александр.

Странная мысль пришла мне в голову. Интересно, кто кому стремился подражать: дети нам или, может быть, все-таки мы нашим детям? Теперь наше с Александром «увлечение» одной и той же девушкой показалось мне даже забавным, но, кто знает, если бы сын был постарше на каких-нибудь лет пять, это было бы совсем не смешно. Слава Богу, пока что ни о каком соперничестве не могло быть и речи. Что же мне было делать? Не брать его с собой только из-за того, что сын, пожалуй, будет мне обузой и, чего доброго, станет путаться под ногами, мешать моему общению с Майей?..

— Хорошо, поедем — сдался я, — если мама разрешит.

— Мамочка разрешит, — обрадовался Александр. — Она как раз говорила, что пора бы мне уже помириться с Косточкой.

— Она так говорила? — слегка удивился я.

— Да. Потому что нехорошо ссориться с крестным братиком. Она говорит, что и Мама тоже хочет, чтобы мы помирились.

— А ты сам — хочешь? Может, вам и правда пора помириться?

— Тогда бы мне пришлось распотрошить Братца Кролика, — серьезно сказал Александр. — Ну уж нет!

— Глупости, это все в прошлом.

— Нет, иначе он не захочет. Я знаю.

— Что же, так и будете друг на друга дуться?

— Не знаю, — вздохнул Александр.

— Ну ничего, как-нибудь устроится.

— Только не надо, папочка, опять вмешиваться и нас мирить!

— Я и не думал вмешиваться, — замахал я руками.

— И мамочку попроси, чтобы не вмешивалась. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул я.

Поздно вечером, когда жена пила на кухне чай и сосредоточенно жевала бутерброд, я спросил:

— Так завтра едем на похороны?

— Ты поезжай. Я приеду попозже. К вечеру. С Мамой.

— Я думал, мы поедем вместе.

— Это же твой приятель — доктор. Не мой.

Это была ее обычная манера разговаривать, когда ей что-нибудь не нравилось или она не хотела что-то обсуждать.

В отличии от Александра, мысли которого, как мне казалось, были для меня словно открытая книга, в которой я легко мог все читать, моя собственная жена была для меня загадкой. То, что она меня по-своему любила, в этом я, пожалуй, не сомневался, но какого она обо мне мнения как о мужчине, и вообще как о человеке, этого я не знал. И потому, наверное, предполагал худшее. Я никогда не мог быть до конца уверен, что понимаю ее, а сама она, даже разнежившись, не имела склонности к откровенности. Хотя с подругами, а особенно с Мамой, она была весьма откровенна. Когда-то меня это обижало, но, в конце концов, ко всему привыкаешь.