Сергей Морозов - Великий полдень

— Так вот, — повторил он, — под рукой никого не оказалось.

— Пригласил бы Толю, — сказал я.

Начальник Папиной охраны Толя Головин, несмотря на пылкую женушку Анжелику, был большим ценителем женщин вообще.

— Конечно, сначала я так и подумал, — вздохнул Папа. — Намекнул ему, но тот объяснил, что всегда, когда находится при мне, считает себя при исполнении. Не получится, говорит, у меня ничего, Папа. Когда ты рядом, у меня одна мысль: как бы тебя, Папа, не достали. Чувство долга, понимаешь. Для меня, говорит, в этот момент баловства как такового не существует. Ты уж, Папа, развлекайся в свое удовольствие, а я тебе, если хочешь, свечку подержу. На хрена, отвечаю, Толя, ты мне нужен со своей свечкой.

— Да, — согласился я. — Такое возможно. Я даже где-то читал, что у часового на ответственном посту все как бы атрофируется. Хоть ты ему что предлагай… А что ж ты себе по телефону девушку не вызвал?

— Нет, — покачал головой Папа, — я так не могу. Пришлют что-нибудь не то, придется назад отсылать, опять выписывать — так всякое желание пропадет.

— Ну вот, — усмехнулся я, — кажется, как раз то, что нужно. То есть чтобы желание пропало.

— Да, действительно, — мрачно подтвердил Папа. — Но тогда мне это как-то не пришло в голову. В следующий раз учту или тебе, такому умному, позвоню посоветоваться.

— А то бы сразу несколько штук выписал. Чтобы было из чего выбрать. Не бедный же ты. Или пригласил какую-нибудь из проверенных кадров.

Папа даже поморщился.

— Тьфу, какую ты мерзость предлагаешь, Серж. А еще примерный семьянин, почетный гражданин!

Он так серьезно все воспринимал, что в конце концов мне даже сделалось его жалко. Если он так терзается и мечется, значит, у него все-таки есть сердце. Или нечто равноценное.

— Короче говоря, как раз попался мне под руку твой распрекрасный доктор, — вдруг сказал Папа.

— Вот как!

— Да-да! Что, спрашиваю, доктор посоветуешь как врач: принять чего-нибудь успокоительного или проветриться по бабам? Ни в коем случае, говорит, успокоительного, а конечно, проветриться. Тогда давай, говорю, со мной. Охотно, отвечает. Для меня это, говорит, все равно что чашку кофию выпить для тонуса: бодрит…

И Папа принялся рассказывать, как они с доктором проветрились. У них, оказывается, вышла из этого более чем странная история.

Судя по всему, Папа действительно находился в странном душевном смятении. С одной стороны, ему хотелось самых скорых и острых плотских утех, а с другой, он как бы вдруг закапризничал: сам не понимал, чего, собственно, желает — конкретно. Как будто что-то мешало пуститься по маршрутам, накатанными прежними кутежами. Вдруг расхотелось в шикарные московские бордели или рестораны, и, тем более, устраивать мероприятие у себя в офисе. Не то чтобы вдруг возжелалось чего-нибудь новенького, пикантного. Скорее уж хотелось совершить это дело, как в юные годы — быстро и без затей, чтобы тут же забыть и снова себя «блюсти».

Доктор предложил познакомить его с подругой своей медсестры, но Папе и это показалось слишком сложным и неудобным. К тому же была в этом какая-то запланированность, предумышленность, а это угнетало Папу с обнаружившейся у него «нравственной» точки зрения. Поэтому в конце концов они просто отправились наудачу в Город.

Шофером они все-таки взяли с собой Толю Головина, и, по настоянию последнего, еще повесили себе на хвост машину охраны. В машине они для начала выпили немножко коньяку. «Оргазм, — между прочим философствовал доктор, — единственное, что позволяет забыть о суетности и подлости жизни. Поскольку оргазм — что-то вроде маленькой смерти. Они вообще похожи друг на друга. С их наступлением мир для нас как бы перестает существовать». Папа вздохнул и посмотрел в окно, а доктор раскурил трубку и все приговаривал: «Ничего, ничего, все будет нормально!» Потом, кажется, заговорил о политике.

Был уже поздний вечер, почти ночь. Падал мокрый снег, и уличные фонари радужно сияли в густом тумане. Улицы были на редкость пустынными. Как раз в эти дни закончились профилактические мероприятия, осуществленные по ведомству общественной безопасности. Дело в том, что в некоторых районах начали было созываться какие-то «стихийные» комитеты, чтобы собирать народ и протестовать против уже оговоренных условий грядущих выборов, в которых, якобы, усматривались какие-то несправедливости. По некоторой информации это сказывалось недовольство местных главарей, которые начали объединяться — с тем, чтобы вынудить центральные органы поделиться властью, а может быть, даже заполучить права на Москву, которая, как они считали, чересчур обособилась со своим особым статусом и явно претендует на абсолютное первенство. Но теперь все как будто успокоилось. По крайней мере на некоторое время.