Сергей Морозов - Великий полдень

Нет, дело было даже не форме, а в самом содержании разговора. Наши дети обсуждали нас, взрослых, своих родителей. Они цинично издевались над всем, что было для нас свято. Судя по всему, они действительно считали нас полными ничтожествами. Не испытывая ни малейшего смущения или стыда, они во всех подробностях пересказывали друг другу то, что происходило и происходит у них в семьях, но в такой дикой интерпретации, что у меня потемнело в глазах. Им было известно абсолютно все, и они нам не только не сочувствовали, но открыто нас презирали и мечтали о том, что скоро свергнут власть взрослых и, наконец, создадут свой собственный, правильный мир. Тут, безусловно, снова присутствовали мотивы пресловутого «Великого Полудня».

Игра, насколько мне известно, была практически уничтожена, или, по крайней мере, изолирована от внешней сети интернет, но детские головы были по прежнему засорены гипертрофированным уродством, мерзкими образами. В их глазах мы, взрослые, были каким то монстрами, роботами, грязными похотливыми животными, лицемерными, алчными, слабыми и лживыми, и было похоже на то, что они махнули на нас рукой, отреклись от нас… Что нам оставалось, как следовало реагировать? Опровергать эти грубые, извращенно нелепые мнения детей? Но напрямик опровергать подобное, оправдываться выглядело бы еще более нелепым и грубым.

Никто из маленьких пансионеров не только не жалел и не тосковал о доме и родителях, но, наоборот, с нарочитой легкостью плевал в свое домашнее прошлое и безжалостно топтал его. Дети постарше рассуждали о том, что взрослые рады свалить все грехи на детей, а малыши дружно поддакивали. Все сходились на том, что взрослые только и мечтают загнать всех детей в концлагеря, чтобы самим предаваться обжорству, пьянству, блуду и оргиям. Для этого, якобы, они идут на любые подлости. В связи с последними событиями вокруг Москвы были «вскрыты» многие заговоры, причем некоторые родители сами называли своих детей в числе заговорщиков и выдавали их властям. Один малыш, кажется, это был младшенький из отпрысков о. Алексея, со знанием дела рассказал о том, что известны случаи, когда родители прокручивали детей в мясорубках, делали из них фарш и котлеты, а кровь сцеживали и пили для поддержания собственных угасающих сил…

С тех пор я избегал заходить в Пансион, а когда меня навещал Александр, я лишь молча прижимал его к себе, задыхаясь от бессилия и печали, и отпускал только тогда, когда сын начинал от меня отбиваться. Мне всегда казалось, что мы видимся в последний раз.

Подчас происходящее вызывало у меня ощущение горькой иронии. Впрочем, по большей части, я просто не реагировал на весь этот маразм и сюрреализм. Так я вдруг узнал, что моя жена Наташа, оказывается, уже не моя жена. Она стала официально жить с мажордомом Веней. Вот чудеса! Это, наверное, вскоре после того как он залез к ней под юбку, а она дала ему по морде? Я все хотел спросить об этом, но так и не сподобился. Уже несколько раз Наташа навещала меня, а потом я еще встречался и говорил с ней в саду, но все не мог поверить, что она живет с мажордомом. Не столько именно с мажордомом, сколько вообще с другим мужчиной. Да, меня это впечатлило. У меня в голове не укладывалось, что она в самом деле чувствует то, что изображает, как себя ведет. Обескураживало, с какой легкостью она переменилась ко мне. Может быть, ужасно ожесточилась? Злилась? Мне все казалось, что это она таким своеобразным способом мне мстит, капризничает. Да просто глупит. Это было до такой степени удивительно, что сначала я воспринимал ее поведение как не слишком умную, затянувшуюся шутку. Я то ведь смотрел на нее как на свою жену!.. Но, нет, в том то и дело, что она была настроена как нельзя более серьезно. Она переключилась на Веню. Конечно, я был сам виноват в произошедшем, но что это за женское сердце, из которого можно в одно мгновение выбросить все прошлое?! При встречах со мной она смотрела на меня так, как будто говорила: да, теперь уж всё по другому, тут, дескать, и обсуждать нечего, теперь мы чужие.

Я элементарно ревновал Наташу. Значит, я все таки любил? Но я и прежде не отказывался от этого. Нет, не просто ревновал. Мне было страшно за нее. Может быть, это звучит нелепо и глупо, но я никак не одобрял ее выбора, а, стало быть, не мог быть спокоен. Что такое со мной творилось, чего я хотел? Разве можно совместить несовместимое: с одной стороны, мы должны быть свободны друг от друга, то есть не быть вместе, а с другой, — чтобы она была со мной, вернее, чтобы ее мужем был я, поскольку я сам — единственно мыслимая для меня кандидатура. Только так я мог быть спокоен. Такая вот парадоксальная мужская психология. Меня давно не удивлял тот факт, что можно любить женщину и чувствовать себя рядом с ней несчастным…