Сергей Морозов - Великий полдень

Он молчал, словно потерял способность соображать.

— Я не так давно об этом узнал, — продолжал я, — в переводе с санскрита Майя значит мечта, иллюзия. Я нарочно заглянул в энциклопедию. Такое совпадение…

— Нет, нет! Не иллюзия! — снова зашептал он со слезами. — Вы могли бы быть счастливы!

Я покачал головой.

— Послушай, я знаю, тебе сейчас трудно, — торопливо заговорил он. — Ты, может быть, даже не знаешь, куда тебе сейчас идти. Ты вот что, поживи в московском офисе Майи, в ее апартаментах. Я дам тебе ключи. Она не будет возражать. Вы встретитесь там и обо всем поговорите…

— Говорю тебе, все иллюзия, — улыбнулся я, снова покачав головой на его наивное предложение.

Он беззвучно затрясся и поспешно отвернулся. У него был вид пришибленной собаки. Я зашагал прочь.

Ночь прошла.

На рассвете забурлило новое чрезвычайно мероприятие. Собирался торжественный и общенародный крестный ход вокруг Москвы. Все, оказывается, были оповещены еще накануне. И все, кто находился в этот момент в Москве, заслышав вечевой колокольный звон, стали сходиться к маленькой домовой церкви, что на Ключах, расположенной вблизи внутреннего Садового кольца. Со стороны Шатрового Дворца текла длинная вереница нарядной публики, которая, по видимому, считала крестный ход очередным развлекательным шоу в программе многодневного праздника. Кроме полноправных хозяев Москвы — бизнесменов, коммерсантов, политиков, привилегированных клерков, а также многочисленной внутренней охраны и обслуживающего персонала, в Москву по особому распоряжению было впущено большое количество разношерстной столичной публики самых разных сословий. Должно быть, в виду общенародности мероприятия. Вдобавок, поздно ночью в Москву привезли несколько сотен сергиевских и оптинских монахов и монашек. Некоторые теперь дежурили на перекрестках и раздавали публике свечи и бумажные иконки. Приехали и высшие духовные особы. Сам владыка, правда, по жестокому недомоганию, прибыть не смог, но прислал благословение, а возглавлять крестный ход назначил вместо себя нашего о. Алексея.

Для создания определенной атмосферы на колокольню подняли несколько специальных клеток контейнеров и теперь небольшими порциями выпускали из них голубей и других пташек, которые стаями разлетались во все стороны и кружили в чистом майском небе. Повсюду пестрели флаги России и хоругви.

Собравшимся с самого начала было внушено подобающее моменту серьезное настроение, и публика, чуть перешептываясь, в целом хранила благоговейное молчание. В этой относительной тишине особенно впечатляюще звучала доносящаяся с разных концов Города тяжелая и плотная артиллерийская канонада. Там, судя по всему, с не утихающей яростью продолжалось начавшееся поздно вечером, вооруженное единоборство. Не ясно было лишь — кого и с кем?

Благодаря тому, что, покинув офис Папы, я не отбился от группы особо важных персон, следовавшей из Концерна к домовой церкви, я оказался в первых рядах процессии, — то есть непосредственно перед храмом. Здесь уже собралось большинство наших. О. Алексей успел переменить будничное облачение на праздничное. Он стоял в окружении старух, нищих и юродивых, которые по замыслу организаторов, должны составить авангард процессии. На специально расставленных легких складных креслах, пока суть да дело, расположился наш новый правитель Федя Голенищев со своей командой, а также прочие руководители России и именитые граждане. Я сразу заметил, что специально для участия в крестном ходе прибыл наш бывший маршал, а ныне «наполовину» утвержденный генералиссимус. Сева Нестеров был в выгоревшем камуфляже, однако грудь его украшали все возможные ордена и медали. Но главное — на голубой ленте сверкала бриллиантами изящная восьмиконечная звезда генералиссимуса. Севу окружало десятка два преданных телохранителей, увешанных, словно партизаны или пираты, разнообразным оружием. Они грудились около него, как выводок вокруг наседки. Он сделал решительный отстраняющий жест, и они отступили на несколько шагов. Сева подошел к Феде Голенищеву и принялся о чем то с ним беседовать. Я слышал, как кругом повторяли его слова. «Армия абсолютно нейтральна. Мы не сделали ни одного выстрела. Они разбираются между собой…» Папа, естественно, также присоединился к их компании. Я переминался с ноги на ногу поблизости.

До начала хода оставалось какое то время. Мы успели выпить по чашке крепкого кофе. Притащился из недр Шатрового Дворца даже пьяненький профессор Белокуров. Богемной половине удалось его отыскать и вырвать из рук бесстыжих агрессивных нимфеток. Рачьи профессорские глазки настолько вывалились из орбит, что, казалось, болтались на ниточках и виднелась их испещренная голубоватыми жилками изнанка. Профессор передвигался на полусогнутых. Он ощупью нашел мой локоть, с другой стороны пристроилась его половина, и оба понесли околесицу. Они рассказали, что по последним сведениям, несмотря на очевидный конец пространства и времени как таковых, под предводительством Феди Голенищева создается некая сугубо добровольческая рать для борьбы со Зверем. Принимаются как мужчины, так и женщины. Профессорская чета как раз подумывала, а не взяться ли действительно за оружие? «После крестного хода, уважаемые, всем желающим начнут раздавать автоматы. Давайте, возьмем в руки автоматы, друзья! Долой хилую умозрительность! Да здравствует материализованная метафизика и здоровая практическая философия!..»