Сергей Морозов - Великий полдень

— Даст Бог, все обойдется, милые мои, — улыбнулся о. Алексей. — Только верьте и веры твердой своей не теряйте.

— А на душе то неспокойно, батюшка! — послышались малодушные женские голоса.

— Не сидеть же сложа руки, когда кругом такое творится! — присоединился к ним мужской ропот.

Петрушка снова что то зашептал о. Алексею.

— Конечно, — радостно улыбаясь, закивал о. Алексей, — конечно! Мы с вам, дорогие мои, и не будет сидеть сложа руки. А давайте ка вот что… Завтра же поутру соберемся, вооружимся святой силой наших великих чудотворных икон и всем миром устроим вокруг Москвы крестный ход. Всем миром помолимся! Помолимся так горячо, что черная туча сокроется, словно ее и не было.

Как ни странно, но подобные доводы и предложения возымели на именитых пассажиров дирижабля самое благоприятное и ободряющее действие. Не то чтобы наступило успокоение, но атмосфера несколько разрядилась. По крайней мере дискуссия не переросла в склоку с взаимными обвинениями и эксцессами, вызванными паникой, — так, чтобы потребовалось вмешательство охраны.

Петрушка пустил по рукам листки, где все желающие могли записаться на участие в очередном мероприятии — крестном ходе вокруг Москвы, поскольку потребуются специальные пропуска, соответствующие меры безопасности и т. д. Я, на всякий случай, конечно, тоже записался.

Через некоторое время Федя Голенищев снова занял свое место. Он счел необходимым еще раз объяснить свою позицию и обратился к публике терпеливо и по родственному тепло.

— Сейчас мы посадим дирижабль туда, откуда он взлетел, — твердо заявил Федя, но потом с презрительным оттенком прибавил: — Конечно, все желающие смогут немедленно покинуть Москву по специальным эвакуационным тоннелям, которые будут разблокированы в любой момент как только это понадобиться… Лично я ни за что не покину Москвы!

Сделав это заявление, Федя Голенищев надел очки и углубился в какие то бумаги. Должно быть, демонстративно. А впрочем, ему действительно было о чем поразмыслить.

Дирижабль, сделавший несколько кругов над Москвой, вновь стал снижаться к Шатровому Дворцу. Маневрирование, по причине гигантских размеров «летающего острова», происходило чрезвычайно медленно, и еще в течении часа пассажиры могли любоваться панорамой как при помощи биноклей, так и невооруженным глазом.

Хотя и я не относился к числу малодушных, но сразу после посадки сел в один из микроавтобусов, отправляющихся из Москвы по эвакуационному тоннелю, чтобы выехать в Город. Я намеревался вернуться в Москву, как только побываю дома. Нужно же было посмотреть, как там мои, все ли в порядке… Впрочем, энтузиастов, которые решили остаться на празднике в Москве, тоже оказалось предостаточно. Я обратил внимание, что число гостей как будто даже возросло. Правда, публика все больше становилась какой то подозрительно пестрой.

Микроавтобус, находившийся в составе колонны, которая с предельной скоростью вылетела из тоннеля на изрядном удалении от Москвы, буквально на две секунды притормозил, чтобы я мог «под свою ответственность» выскочить из него, и пустился вдогонку за колонной, которая направлялась в Деревню. Пришлось добираться до дома пешком и окружным путем.

Город, конечно, выглядел мрачнее и запущеннее обыкновенного, однако особо апокалиптических примет не наблюдалось. Повсюду стояли армейские патрули, те же самые румяные мальчики с пшеничными бровками. Во многих дворах размещались бивуаки — ряды грузовиков, полных солдат, и даже полевые кухни, в которых готовилось что то аппетитное. В других дворах десятки, сотни небритых, землистых лиц с воспаленными глазами. Странные люди, не издавая ни звука, сидели скорчившись, не шевелясь на скамейках, а то и прямо на земле. Возможно, это были те самые пришельцы, ходоки, о которых рассказывал Петрушка. Если это было ожидание чего то, то это было страшноватое ожидание. Впрочем, в центре Города сохранялось относительное спокойствие.

В нашем дворе я тоже обнаружил этих людей. Они сидели сбившись тесной кучей на детской площадке. Сто человек, может, двести. Редкие прохожие напряженно пробегали мимо, чтобы поспешно юркнуть в подъезд. Под аркой дома, выходящей на набережную Москва реки, и на самой набережной были расставлены в два ряда невысокие проволочные заграждения, а также аккуратные и тяжелые противотанковые «ежи». За проволокой дежурила густая цепь спецназовцев в полной экипировке — в бронежилетах, шлемах, с легкими автоматами, газовыми ружьями и резиновыми палками.