Владимир Соловьев - Апокалипсис от Владимира

— И эта же идеология и привела ее к окончательному краху, так что вряд ли реликвия из Венского музея подлинная!

— А где гарантии, что в Армении оригинал? — спросил Никита.

— Ты прав, гарантий нет, — согласился я, — но есть определенные резоны. Ничего, время придет, и все прояснится.

— Снижаемся. Пристегнитесь, пожалуйста. — Стюардесса, смущенно озарив салон наработанной улыбкой, прервала наш разговор.

— Быстро долетели! — заметил я. — Надеюсь, обойдемся без бурной встречи.

В Армению всегда было тяжело прилетать. Да и улетать не легче. Всему виной поразительное, устрашающее, феноменальное гостеприимство древнего народа, подчас носящее черты патологии. По приезде в аэропорт вокруг тебя сразу же появляется удивительное количество невысоких людей, светящихся заботой и лаской. Щетинистые крепкие толстячки споро начинают передавать друг другу твои вещи и документы, причем процесс этот столь отлажен, что становится очевидным не только их близкое родство, но и сложное иерархическое соподчинение всего «комитета по встрече».

Люди в форме, которым, казалось бы, и следовало всем этим заниматься, смотрят на царящую суету равнодушно и не препятствуют проникновению странных граждан в святая святых аэропорта. Неизвестно откуда появляются кофе и местный коньяк, и вся бурлящая и что-то выкрикивающая толпа как по команде перемещается в комнату ожидания. Низкие столики, диваны, и вот уже все произносят тосты и наслаждаются качеством коньяка. Но как только ты пытаешься, позабыв о цели своего путешествия, расслабиться и напиться, тебя тут же хватают за руку и тянут к машине (обижаешь, конечно, «Мерседес»!), в которую уже давным-давно загрузили багаж. В руки тебе суют оформленные документы и длиннющим свадебным кортежем дорогого гостя везут в лучшую гостиницу.

Поездки в Армению — это настоящее испытание воли и желудка. Кормят беспрерывно и вкусно, отказаться невозможно, да и бессмысленно. Просмотр достопримечательностей происходит на пути от одного места уничтожения пищи к другому. За вами по пятам следуют тамада, собутыльники, музыканты и все их родственники, которым приятно, что вам так хорошо. Говорят замечательно, тонко и умно, но слух не растягивает желудок. Застолье длится вплоть до момента отъезда, где вся процедура повторяется вновь. Уже в самолете вы осознаете, что ваш багаж невероятно разросся — в нем поселились сухофрукты, виноград, зелень и севанские раки (лучшие в мире, как и абрикосы!). Любой армянин вам скажет, что на латыни абрикос называется «арменикус», и это свидетельствует о стране происхождения сего дара природы. Как хорошо, что в Армении нет мамонтов, а то и его бы вам вручили в подарок! В общем, очень гостеприимный народ. При этом талантливый, набожный и трудолюбивый. Единственный его недостаток в том, что здесь каждый считает себя Президентом или, по крайней мере, генералом, что несколько усложняет процесс управления государством.

К счастью, сегодняшняя встреча будет официальной, так что обойдемся без трапез.

Самолет закончил руление, подали трап и открыли дверь. Я вышел первым. Внизу у трапа стоял Президент Армении Серж Саркисян. Рядом с ним было несколько министров и пара моих друзей из доапостольского времени. Я обнялся со встречающими. Пока происходило знакомство моих бойцов с окружением Сержа, мы с ним отошли на несколько шагов от общей группы.

— Володя, что-то случилось? — спросил Саркисян.

— Серж, мне нужно копье! — тихо ответил я.

— Зачем? Разве это не сказки?

— Может быть, может быть.

— Володя, мы давно друг друга знаем… — начал Саркисян.

Я действительно познакомился с Сержем довольно давно. Прекрасный шахматист, эрудит, филолог по образованию, он, казалось, совсем не подходил на пост министра обороны, но война в Карабахе пробудила в его душе спящие до того момента таланты. Саркисян оказался талантливым полководцем и еще более талантливым политиком. Позднее, уже в мирное время, он переиграл своих более харизматичных противников и постепенно вырос из министра сначала в премьера, а затем и в Президента. Красивые седые волосы, умное волевое лицо, вот только глаза с хитринкой. Мне Серж всегда импонировал, но общаться с ним было непросто. Проблема не в языке — как и большинство карабахцев, Серж владел русским как родным, а его любовь к поэзии Брюсова придавала особую изысканность речи. Просто говорил он очень тихо, а переспрашивать не всегда было уместно. Памятуя манеру Сержа говорить, я напряг уши и наклонился к нему поближе, чтобы расслышать окончание его фразы: