Джузеппе Д'Агата - Четверо повешенных на пьяцца дель Пополо

— Наши враги — все, кто фигурирует в списках налогоплательщиков. Ошибки быть не может, у нас в руках самые последние данные, — говорит очкарик. — Ликвидировав налогоплательщиков — сначала в нисходящем порядке, а затем, дополнительно, по особым признакам, — мы решим все проблемы.

— А если в списке налогоплательщиков числятся и ваши имена? — рискнул спросить я.

— К сожалению, так оно и есть, — мрачно отозвался господин с усиками. Он вытер со лба капельки пота и продолжал: — Когда наступит наш черед, мы покончим с собой или уедем в Швейцарию.

— Я буду первым, — посетовал очкарик. — К несчастью, из всех това... из всех коллег у меня самые высокие доходы.

— А когда вы приступите к выполнению этого плана?

— От нас требовалось его разработать и переписать списки, на то мы и налогософы, а уж осуществлять его будет рабочий кл... те, кто подоходного налога не платит. Понятно? — ледяным тоном пояснила молодая дама.

Наконец заговорил и четвертый подпольщик, лысый:

— Буржуй буржуя не съест. В крайнем случае пустит себе пулю в лоб, и точка.

Можно не разделять этих взглядов, но уважения они заслуживают. Ведь если разобраться, передо мной вполне нормальные люди, даже не наркоманы.

Виллу мы покидаем на рассвете. Мэри опять за рулем; молчит, ни слова — из уважения к глубокому раздумью, в которое погружен ваш Джо.

Мы проезжаем мимо огромного промышленного комбината; это новый автомобильный завод, выпускающий сверхэкономичную отечественную малолитражку последней марки. Гигант, освещаемый зловещими прожекторами лагерного типа и вспышками серного пламени, работает на полную мощность. Надо иметь могучую хватку какого-нибудь Диккенса, чтобы суметь передать, как это поэтично. Возле проходной скопление черных муравьев — чернорабочих; они расступаются, чтобы пропустить служащих, инженеров и техников, квалифицированных рабочих — словом, заводскую аристократию, мозг предприятия. После того как привилегированные проходят, конвейерное мясо — чернорабочие — снова смыкаются, образуют компактную массу. Здесь кипят профсоюзные страсти, идет торг. Заводской босс выдвигает предложение, бригадиры-подрядчики, торгующие мышечной рабочей силой, наперебой выдвигают свое, как на аукционе: кто меньше. Когда, наконец, условия кажутся боссу подходящими, он объявляет референдум, чтобы демократическим путем решить, согласны ли работяги с предложением предприятия. Бригадиры сговариваются заранее, поэтому референдум всегда дает утвердительный ответ. Вахтеры отпирают ворота и впускают отобранных рабочих — обычно тех, кто помоложе и повиднее. Прочие остаются за воротами — ждать следующего аукциона. Когда он состоится, неизвестно, — во всяком случае не раньше, чем нанятых рабочих измотают сверхурочные, измытарит сдельщина, пока девять десятых не выйдут из строя в результате несчастных случаев.

Вот как обстоит дело на свободном рынке труда, как заключаются свободные трудовые соглашения на предприятии, которое не подвержено политическим встряскам.

Бригадиры-подрядчики не расходятся — дожидаются мзды от тех, кто пошел работать. В былые времена они занимались сутенерством, но сутенерство — ремесло опасное и неблагородное. То ли дело теперь, под крылышком у профсоюза; профессиональный статус их вполне пристоен, а главное узаконен. На этом примере мы видим, что революционная профилактика преступности проводится неустанно и — в самых неожиданных формах.

Я подхожу к пожилому бригадиру; от прежней профессии головореза-мафиозо у него остался лишь пистолет на боку. Дяденька оказался разговорчивым и сразу начал превозносить успехи отечественной промышленности, которые, по его словам, сулят в ближайшем будущем новое экономическое чудо. Особенно важным он считает намерение крупных предприятий передвигаться к югу, навстречу огромной почти нетронутой массе рабочих рук, готовых работать, не предъявляя нелепых экономических и политических требований; единственное, чего они хотят, это содействовать политике, цель которой — увеличение прибылей. Безработица, конечно, еще есть, но это на пользу дела: если ее поддерживать как локальное явление, она тонизирует рынок труда, рождает дух соревнования и убирает с дороги неспособных и слабых.

Я интересуюсь положением рабочих:

— Какое у рабочего может быть положение? Работать тяжело, так было, есть и будет. Хочешь прокормиться, вкалывай, харкай кровью — и все дела.