Вегенер стоял на юте, уткнувшись подбородком в меховой ворот куртки, надвинув до бровей вязаную лыжную шапочку. Зябко сутулился, хмуро смотрел на удаляющийся низкий берег Зеландии. Все тяготы этой обещающей быть нелегкой экспедиции начались для него уже давно, еще в тот весенний день двадцать восьмого года, когда в его дом в Граце вошел геттингенский профессор Мейнардус. «Господин Вегенер, Общество содействия немецкой науке просит вас оказать ему честь, возглавив экспедицию в Гренландию». В Гренландию?! Бог мой, разве можно спрашивать об этом человека, все помыслы которого вот уже два десятилетия накрепко связаны с этим гигантским ледяным островом? Ну конечно же он едет! Когда нужно — сегодня, завтра, через месяц? Ах, на будущий год, да и то еще только предположительно… Жаль… Впрочем, это несущественно. Главное, что экспедиция уже намечена!.. Эльза, дорогая, скажи, чтобы подали в кабинет кофе, у нас с господином профессором будет большой и интереснейший разговор!..
С тех пор прошло два года, и каких! Это было сплошное испытание терпения и настойчивости. В Обществе содействия мыслили осторожно: исследования продолжаются одно лето — замер температур воздуха, силы и направления ветра, кое-какие гляциологические наблюдения, и, пожалуй, все. На первый случай вполне достаточно.
Вегенер выслушал все это с должным вниманием и уважением, а потом встал и предложил несколько, как бы сказать, расширить, что ли, задачи экспедиции. Ну, например, изучить толщину льда, его температурный режим на разных глубинах, рельеф земли под ледниковым покровом, провести комплекс метеорологических наблюдений, создав три научные станции на семьдесят первом градусе северной широты — на западном побережье, на восточном и одну в центре острова. Все работы рассчитывать примерно на год.
Неподалеку, с головой утопая в массивном кресле, сидел сморщенный, как обезьянка, старичок со слуховой трубкой. Это был фон Б., небезызвестный член «Леопольдины», Германской академии естествоиспытателей, едва ли не со дня утверждения ее императором Леопольдом I в качестве «Академии Священной Римской империи имени императора Леопольда для наблюдения природы» [49] Утверждение «Леопольдины» произошло в 1687 г.
. Престарелый корифей время от времени начинал придремывать, но тут же, спохватившись, торопливо подсовывался поближе со своей черной слуховой трубкой, быстро утомлялся и снова, роняя голову на грудь, погружался в кожаные недра кресла. Когда Вегенер окончил говорить, старик воспрял к жизни, зашевелился и, слабенько хихикая, сказал что-то своему соседу, величественному, малоподвижному человеку со снисходительно набрякшими веками, потом суетливым птичьим движением оглядел присутствующих.
Слова Вегенера не вызвали прилива энтузиазма у руководителей Общества содействия немецкой науке. Почтенное собрание задвигалось, заскрипело креслами. Седины и лысины сближались, уважительно наклоняясь друг к другу, вполголоса обменивались мнениями.
Председательствующий старался говорить мягко и быть убедительным. «Помилуйте, господин Вегенер, где взять средства? Конечно, то, что вы предлагаете, весьма заманчиво и, несомненно, немало послужило бы еще большему возвышению авторитета немецкой науки. Собравшиеся высоко оценили ваши патриотические чувства — все мы, сидящие здесь, добрые патриоты, не так ли? Но где взять субсидии? Наше дорогое отечество, увы, переживает трудные времена. Одних только полностью безработных более полумиллиона…»
Отчасти так оно и было, но в «нашем дорогом отечестве» откуда-то ведь отыскивались деньги на содержание хотя бы тех же горластых и драчливых орд в коричневых рубашках — а они, эти налитые пивом и злобой парни, обходились кому-то очень недешево.
Вслед за председателем слова попросил корифей со слуховой трубкой. Прежде чем начать говорить, он выдержал многозначительную паузу, буззубо пожевал губами.
— Мэ-э… дорогие дамы (среди присутствующих не было ни одной дамы), уважаемые господа, — начал он наконец, не вставая с места; голос у него был шамкающий, старчески шепелявый и временами падающий до неразборчивого шепота. — Меня чрезвычайно заинтересовало сообщение господина… мэ-э… Вернера…
— Вегенера! — вполголоса подсказал кто-то, но безуспешно.
— М-да, чрезвычайно… М-да, Вернера… — жевал свое корифей, и Вегенеру вдруг подумалось, не дай бог, уж не принимает ли тот его за Абраама Готлиба Вернера, умершего более ста лет назад знаменитого создателя геогнозии и нептунизма, памятник которому давно уже благополучно стоит в городе Фрейберге.
Читать дальше