Маргарет Этвуд - Пенелопиада

— Вот увидите, — сказала я, всхлипывая. — Он больше не узнает ни меня, ни даже нашего маленького сына!

И взяла ребенка с собой — для пущей убедительности.

Так Паламед и вывел Одиссея на чистую воду: он выхватил Телемаха из моих рук и положил его на землю прямо перед упряжкой. Одиссею пришлось остановиться, чтобы не погубить сына.

А это означало, что теперь расставания не избежать.

Наши гости польстили Одиссею, рассказав об оракуле, объявившем, что без его помощи взять Трою не удастся. После этого он, естественно, не стал медлить со сборами. А кто из нас устоял бы перед соблазном прослыть незаменимым?

Что я могу сказать о следующих десяти годах? Одиссей уплыл в Трою. Я осталась на Итаке. Солнце вставало, совершало свой дневной круг и садилось. Лишь изредка я думала о нем как о пламенной колеснице Гелиоса. То же и луна — всходила и заходила, убывала и вновь росла. Лишь изредка я думала о ней как о серебряной ладье Артемиды. Весна и лето, осень и зима сменяли друг друга в назначенный им черед. Довольно часто дул ветер. Телемах становился старше год от года, ел много мяса, и все его баловали.

До нас доходили известия о том, как продвигается осада Трои: когда лучше, когда хуже. Рапсоды пели песни о славных героях — Ахилле, Агамемноне, Аяксе, Менелае, Гекторе, Энее и прочих. Мне до них не было дела: я ждала вестей только об Одиссее. Когда же он вернется и развеет мою скуку? Его имя тоже упоминалось в песнях, и я наслаждалась такими мгновениями. То он выступал с воодушевляющей речью, то примирял поссорившихся царей, то выдумывал какую-нибудь поразительную уловку, то давал мудрый совет, а то под видом беглого раба пробирался в Трою, чтобы переговорить с Еленой, которая, как утверждалось в песне, собственноручно его омыла и умастила благовониями.

Этот эпизод меня радовал меньше прочих.

И вот рапсоды воспели вершину его хитроумия: деревянного пустотелого коня с воинами во чреве. И тогда — весть промчалась молнией от маяка к маяку — Троя пала. Рассказывали о страшной резне и грабежах в захваченном городе. Кровь текла рекой по улицам, небо над дворцом полыхало пламенем; ни в чем не повинных мальчиков сбрасывали со скалы; троянских женщин увели в плен, не пощадив и дочерей царя Приама. А затем наконец прибыла долгожданная весть: греческие суда отплыли на родину.

И на этом все.

День за днем я поднималась на крышу дворца и смотрела на гавань. И день за днем — ничего. Иногда приходили другие корабли — но не тот, который я так ждала.

Другие мореходы приносили слухи и сплетни. Одиссей и его матросы напились допьяна в первом же порту, и команда взбунтовалась, рассказывали одни; нет, возражали другие, они поели какого-то волшебного растения и лишились памяти, но Одиссей их спас, велев связать и перенести на корабль. Одиссей сразился с одноглазым циклопом-великаном, утверждали некоторые; да ничего подобного, возмущались другие, то был всего-навсего одноглазый хозяин какой-то таверны, а драка вышла из-за того, что ему отказались заплатить. Нескольких матросов сожрали людоеды, говорили одни; нет же, настаивали другие, то была обычная потасовка — всего лишь откушенные уши и расквашенные носы, да кое-кого под шумок пырнули кинжалом. Одиссей гостит у богини на зачарованном острове, повествовали одни; она превратила его матросов в свиней (проще простого, на мой взгляд), но затем вернула им прежний облик, ибо влюбилась в Одиссея и теперь потчует его неслыханными яствами, которые готовит собственными бессмертными ручками, а каждую ночь они предаются неистовым любовным утехам; все это выдумки, отмахивались другие, просто-напросто он заглянул в дорогой бордель и поразвлекся с хозяйкой.

Ясное дело, рапсоды ловили эти россказни налету и приукрашали их, как только умели. В моем присутствии всегда исполнялись самые благородные версии — те, в которых Одиссей представал умным, смелым и находчивым победителем невиданных чудовищ и возлюбленным богинь. Единственная причина, по которой он до сих пор не вернулся домой, заключалась в том, что ему препятствует некий бог (согласно некоторым версиям — морской бог Посейдон) — отец изувеченного Одиссеем циклопа. Или даже несколько богов сразу. Или Сестры-Пряхи. Или еще кто-нибудь. Ибо не может быть сомнений — намекали рапсоды, желая польстить мне, — что лишь могучая божественная сила способна помешать моему супругу устремиться в объятия любящей — и любимой — жены.