Александр Кабаков - Группа крови [повесть, рассказы и заметки]

Ну а оппозиция? И оппозиция точно такая же, как власть, только еще не дорвалась до общака. Политические партии продаются целиком, но выручку делят вожди.

Интеллигенция? Либо прислуживает власти за малый сладкий кусок, давно предав идеалы, о которых бубнит по должности и для дураков, либо, наоборот, брюзжит и протестует, имея в виду прислуживающих вытеснить вместе с нынешней властью, поставить начальство из своих и уж от него получить все недополученное.

Публичные персоны? Мерзавцы и мерзавки готовы отдать души вместе с мелькающими по тусовкам телами за пиар, но и пиар нужен им не сам по себе, и слава не в чистом виде – исключительно конвертируемые в материальную выгоду.

Наконец, террористы. И эти, по мнению мудрецов, видящих все насквозь, льют кровь не за Аллаха какого-то, а за нефтяную трубу.

Принципы считаются в принципе несуществующими.

Капиталистический материализм оказался погуще марксистского.

Мы не верим, нам не верят.

Как говорит один современный мыслитель: «Ответ – в бабле, а вот где бабло – это вопрос». Независимо от того, правда это или нет, грустно, что именно это мы считаем правдой.

Персонаж пьесы обещал современникам небо в алмазах. Впрочем, персонаж был пародийный, как, по-моему, и пьеса в целом, но обещание многие приняли всерьез. Слова героев вообще принято приписывать авторам и превращать в нравоучительные цитаты – классики терпят. Вот и спасает мир красота, вот и звучит гордо человек, вот и рукописи не горят…

Российский гражданин, которому повезло родиться в тысяча девятисотом и прожить отмеренный Создателем законный срок в семьдесят три года, увидел таки небо в алмазах, мало не показалось.

В пятом году за окном его детской дымно горели баррикады, хлестали револьверные выстрелы, раздавались крики раненых дружинников и мучительное ржание покалеченных казачьих лошадей.

Четырнадцатилетним подростком он швырял камни в вывеску немецкой часовой мастерской и мечтал, чтобы война не кончилась еще хотя бы года три, тогда он успел бы стать героическим вольноопределяющимся и по возвращении поражать сверстниц ленточкой солдатского «Георгия» и красивой хромотой после легкого ранения.

В семнадцать он, нацепив красный бант, шел в ликующей толпе, приветствовал свободу и ежеминутно рисковал получить затрещину от пьяного матросика, уже косящегося на молодого буржуя в пенсне.

В девятнадцать… в тридцать… в тридцать семь… в сорок один… сорок девять… пятьдесят два… пятьдесят шесть… шестьдесят четыре…

И так далее, вплоть до долгожительских девяноста одного и девяноста трех.

Загляните, кто не помнит, в любой учебник новейшей истории. Ровесник века мог выжить в голоде, чтобы сгинуть в подвалах ЧК. Мог избежать Соловков и Беломорканала, чтобы угодить в троцкистско-бухаринский заговор. Уцелел в немецком лагере, чтобы попасть в советский. Получил полную реабилитацию, но оказался в психушке за самиздат…

И без надежд попрощался с этой жизнью в разгар застоя, казавшегося вечным.

А тот, кто родился на десять лет позже? Уходя в библейском возрасте, он оставлял нерушимым Союз, в котором непрерывно звучала похоронная музыка и одного кремлевского старца спешил сменить другой – на год-полтора.

А родившийся в двадцатом? Этот хватанул иллюзий восемьдесят шестого, энтузиазма девяностого, эйфории девяносто первого и кошмара девяносто третьего под самый занавес, но он так и не узнал, чем же дело кончилось и не вернулись ли товарищи большевики.

Все сто лет красота не спасала мир, человек звучал унизительно, отвратительно, но уж точно не гордо, и рукописи горели синим пламенем…

Да, это был такой век, перечеркнутый двумя косыми крестами вроде Андреевских. Да и кончился он соответственно: рухнули в прямой телевизионной трансляции нью-йоркские башни, и пошло по всему миру, все будто с цепи сорвались.

А у нас пока сравнительно тихо. Верю, что те, оставшиеся в XX веке, своими мучениями выкупили Россию текущего столетия, расплатились за нее с дьяволом. Каждый прожитый спокойный день внушает мне надежду, что теперь последует относительно спокойный месяц, за месяцем – год и так далее.

Я надеюсь.

Но, увы, не уверен.

Редактор Татьяна Тимакова

Художественный редактор Валерий Калныньш

Корректор Людмила Евстифеева

Верстка Оксана Куракина

Издательство «Время»