Юрек Бекер: Дети Бронштейна

Впервые мне так неуютно в этой квартире, хотя ровно ничего не случилось. Просто время прошло, слишком много времени, и у меня в голове трещит. Не то что я ненавижу этих двоих, Боже упаси, но и не сказать, что люблю, и хотел бы прочь, да не знаю как.

— Ты ничего не ешь, — замечает Рахель Лепшиц.

Телепередача посвящена повреждениям межпозвонковых дисков: рыжий дядька разъясняет, как можно облегчить боль путем укрепления спинных мышц. Девушка в тренировочном костюме демонстрирует соответствующие упражнения, по мнению Рахель Лепшиц — сплошное надувательство. Муж интересуется:

— В чем же ты видишь надувательство?

— Такие упражнения можно выполнить, только если спина не болит, — отвечает она. — Точно так же можно посоветовать человеку, у которого ампутировали ногу, каждый день бегать по десять километров.

Кто живет, как я, а я живу, как комнатная муха, тот разве найдет новую подружку? Я ничего не предпринимаю, вот ничего и не происходит — не разлаживается, не налаживается, но, Боже правый, мне ведь и двадцати еще нет. Отец, сам-то не из шустрых, сроду такого бы не допустил. Он заставлял меня пошевеливаться, хоть раз в день выходить из дома, все время погонял. До какого возраста человек считается круглым сиротой? Когда ему шестьдесят и у него нет родителей, никто удивляться не станет, но где же проходит граница?

— Хотел тебя спросить… — произносит Лепшиц. — Вот уже сколько месяцев мы замечаем, что у вас с Мартой дело не клеится. Можно это наладить?

— Не надо, пожалуйста, — перебивает его жена.

— Наладить нельзя, — отвечаю я.

Судя по вопросу, Марта с ними не делится, чего и следовало ожидать. Тогда они, наверно, думали, что принимают в свой дом великую любовь Марты, единственного и неповторимого, а тут вдруг у них оказался жилец на шее, занудливый жилец, которому не хватает чувства такта, чтобы отчалить вслед за угасшей любовью. Гимнастка в телевизоре похожа на соседку из флигеля во дворе, вот удивительно, как они не заметили.

— Ты пойми, — вступает Рахель Лепшиц, — мы ведь беспокоимся.

— Ну да.

Со дня на день я жду извещения от университета. Скорее всего, меня примут, я почти не сомневаюсь: аттестат у меня хороший, да еще я прямой родственник двух жертв нацистского режима, как же это я не пройду? Я подал документы на философский.

Будь на то отцовская воля, я бы учился на медицинском, он всегда хотел, чтобы его сын стал врачом-терапевтом. Но нет, отцовской воле наперекор я буду изучать философию, хотя и знать не знаю, что это такое.

— Можешь нам доверять. С кем же тебе еще поговорить?

Я кивнул:

— Это верно.

— Так что же?

— Нас больше не тянет друг к другу, — признался я.

Прожив тут десять дней, я сел и подсчитал, во сколько им будет ежемесячно обходиться мое присутствие, и это было самым большим моим умственным усилием за весь прошедший год. С тех пор по первым числам я всегда перевожу им определенную сумму. Сначала они не хотели брать ни пфеннига. Но я не соглашался, и не только потому, что денег у меня на счете в пять раз больше, чем у них. Я доказывал: если жертву приносит лишь одна сторона, отношения долго не продлятся. Марта, случайно оказавшись рядом и услышав нас, пробормотала что-то вроде: «Умен не по годам». Лепшиц выторговал у меня на тридцать марок меньше, и тогда они смирились.

— Почему ты нам не отвечаешь?

Как ангел спасения в комнату впорхнула Марта. Пролетела за моей спиной, легонько тронув мое плечо, чмокнула маму, чмокнула папу и приземлилась на стул. Тысячи капелек скрываются в ее волосах — темных, гладких и невероятно длинных. Понимаю, что я — когда речь о ее внешности — все еще похож на влюбленного. Извинилась за опоздание, стала рассказывать, кто ее задержал.

А я перебил:

— Мы как раз говорили о тебе.

Нехорошо, конечно, я выпалил это скорее от злости, чем ради объяснений.

— Да нет, ничего особо важного, — прошептала ее мать.

— Я сказал, что нас больше не тянет друг к другу, — заметил я будто вскользь.

Отец ее волнами испускал недовольство, но меня-то не запугаешь. В одной русской книжке я прочитал: когда люди сами не знают, чего хотят, они склонны к враждебности.

— Ну, это им заметно, наверное, и без твоих пояснений, — ответила Марта.

— Нет, не заметно.

— Но как же такое могло произойти? — попыталась вмешаться мать, раз уж ей представилась такая возможность.

В ответ на этот вопрос мы с Мартой обменялись долгим взглядом, хотите верьте, хотите нет, — улыбаясь друг другу. Тут же я услышал, как Хуго Лепшиц спешит высказаться: