Татьяна Воронцова - Морской змей

Она всхлипнула, но разреветься в такую минуту было бы слишком банально.

– Я даже не знаю, что для этого нужно, – растерянно проговорила она. – Какие документы или справки...

– Прежде всего брак должен быть зарегистрирован гражданскими властями. Для этого потребуются только паспорта, твой и мой. Потом, полагаю, тебе нужно будет подумать о двойном гражданстве. Но это уже потом. Я все выясню. Ne t’en fais pas [91].

С глубоким вздохом она вытянулась на постели, а Венсан, сидя рядом, завороженно смотрел на нее, как будто видел впервые. Глаза его казались то темными, то светлыми попеременно. Медленные глаза, которые редко любят. Но если они полюбят, в них зажигается блеск, подобный блеску золотых россыпей, где дракон сторожит клад любви [92].

– Венсан, – промолвила она чуть слышно, мысленно приказывая ему лечь и вновь предъявить права на ее тело, как он делал неоднократно.

– Что?

– Так ты любишь меня?

Он издал отрывистый смешок.

– А что, по-твоему, заставляет меня делать все эти глупости, которые я делаю уже без малого три месяца? – Вздохнул, забрался на кровать, перевернул ее как куклу и по-хозяйски шлепнул по ягодицам, готовясь атаковать ее с тыла. – Нет, блондинки все-таки дуры...

– Так ты решилась? Решилась? – кричала по телефону Джемма. – Молодец, умница... – Лиза услышала, что она плачет. – Как я рада, Пресвятая Дева Мария, как я рада!..

– На это уйдет еще пара дней, а потом мы вернемся.

– Я так соскучилась, Элиза! – заливалась слезами Джемма. – Скажи Венсану, что если он будет обижать тебя, я подсыплю ему крысиного яду в суп!

– Он не ест суп, – улыбнулась Лиза. – И ты отлично это знаешь.

Лежащий рядом Венсан вопросительно ткнул себя пальцем в грудь. Лиза кивнула. Он закатил глаза.

– А потом ты родишь ему ребеночка, и я стану вам больше не нужна, – причитала Джемма. – О горе мне!

– Глупая корова, ты будешь нужна мне всегда. Кто, спрашивается, будет нянчить младенца? Уж не я ли? Нет, мне этого доверять нельзя. Я нервная, еще уроню его или...

– Тьфу, тьфу! Умолкни, гадкая женщина! Говорить такое о собственном ребенке! У тебя нет сердца... Так, значит, еще пара дней?

– Да, да, успокойся. Не грусти, любовь моя. Скоро мы будем вместе. Венсан отбирает у меня трубку... Целую!

– Привет, мой пупсик, – сказал Венсан голосом людоеда из сказки. – Тебя никто не беспокоил?

Безутешная Джемма тут же высказала ему все, что думает о грязных самцах, похищающих у девушек их невинных подруг, чтобы предаться с ними разврату. Из этого он сделал вывод, что никаких неприятных неожиданностей в их отсутствие не произошло. Что ж, это позволяло им без помех заниматься своими делами. Джемма держалась молодцом, хотя и разыгрывала по телефону шекспировские драмы. А чего вы ждали от итальянки?

Венсан уронил трубку на ковер и улегся, обняв руками подушку. Этот вечерний марафон выжал из него все соки. Доблестный воин, обессилевший от секса. Прелестная картина! Кончиками пальцев Лиза очертила маленькие окружности вокруг сморщенных шрамчиков, оставшихся на месте сигаретных ожогов.

– Она зашла гораздо дальше, чем следовало, но ты не возражал. Почему?

Он слегка улыбнулся, как будто припомнил их с Джеммой страшный секрет, относительно которого Лиза пребывала в полном неведении.

– Это была та форма расплаты, которая ее удовлетворила. Что я мог возразить?

– Расплаты? – нахмурилась Лиза. – За что?

– За то, что я выбрал тебя. Разве непонятно?

– Надо же, – пробормотала Лиза, испытывая неприятное чувство, сильно напоминающее ревность. – А я-то думала, она расплачивается с тобой за жестокость, которую ты проявил по отношению ко мне.

Он не сразу понял, о чем речь, а когда она пояснила, от души рассмеялся.

– И это ты называешь жестокостью! Я тебя умоляю... Ты даже не представляешь, сколько неписаных правил я нарушил, пытаясь учинить тебе допрос и при этом не сделаться объектом твоей ненависти.

– Например?

– Я не должен был разговаривать с тобой, только задавать вопросы. Но я разговаривал. Мне следовало завязать тебе глаза, чтобы ты не знала, чего ждать. Но я не завязал. В сущности, добиться правды от человека, к которому ты неравнодушен, практически невозможно. Симпатия к подследственному делает следователя сентиментальным.

Не стоило предоставлять ей такой подробный отчет. Его прошлое и без того вызывало у нее нездоровый интерес, а стоило ему обнаружить пусть не желание, но хотя бы готовность дать ответы на некоторые вопросы, как сами эти ответы тотчас начинали порождать новые вопросы, и чем дальше, тем труднее на них становилось отвечать.