Джонатан Эймс - Дополнительный человек

Выпутавшись из простыней, я немедленно заметил таракана на полу в луче серебряного света из окна, выходящего на вентиляционную шахту. Он бестревожно прополз по оранжевой дорожке и исчез в ванной. Я был в ужасе. Может, мне, наподобие тренированных кадров, пора оставить Генри с его грязной квартирой? Тараканы в еде и на лице – это уж слишком.

Я выпил воды и успокоился. Мне пришло в голову, что, может, я спас таракану, забравшемуся в мою постель, жизнь. Он вылез из мусорного ведра и посмотрел на меня; может, чтобы поблагодарить, а может – отомстить. Если это месть, гадал я, не послано ли мне наказание в религиозном смысле за то, что я был с мисс Харт. Я вспомнил корзиночку для ключей и записки с напоминаниями и укорил себя за то, что не предложил этого Генри. Но можно сказать ему об этом и утром. Я заснул с приятными мыслями о том, что сумею помочь ему решить проблему с ключами. Он наверняка это оценит.

Я также убедил себя, что шанс заполучить таракана в постель второй раз за ночь очень низок. Вряд ли мои грехи с мисс Харт были такими уж серьезными.

На следующее утро мы с Генри проснулись около полудня. По выходным я обычно следовал его привычке поспать подольше.

Когда мы оба проснулись и оделись, я спросил его:

– Не слышали вы, как я кричал ночью?

– Нет. Для этого я засовываю на ночь затычки. Что случилось на этот раз?

– Таракан полз по лицу. Нам нужно что-то более эффективное, чем борная кислота. – Перед этим Генри посыпал плиту на кухне борной кислотой с сахаром.

– Заполз в рот?

– Нет.

– Ну, тебе следует быть посмелее, если собираешься жить здесь, в бывшем Советском Союзе. Я, конечно, могу и бомбу заложить, если это сделает тебя счастливей. В настоящее время мы можем только еще подкормить их сахаром.

Генри смешал сахар и борную кислоту и принялся кружить вокруг моей кровати со словами:

– Как жаль, что это не Россия.

Он часто скучал по России, потому что в прошлом июле ездил в несколько восточноевропейских стран с богатой по – дружкой и затем уже один поехал на десять дней в Россию и на Украину. И это была лучшая часть поездки.

– В Риге, – сообщил он мне, заканчивая белую ядовитую дорожку, – ты можешь получить комнату в отеле за два доллара за ночь и бутылку шампанского за три доллара. У мужчин и женщин там самые красивые глаза на свете. Ничто из того, что волнует нас здесь, в Америке, их не беспокоит, потому что у русских все еще есть душа.

И он отправился с борной кислотой и сахаром на кухню. Меня тронуло его желание оградить мою постель, я не хотел выглядеть неблагодарным, но тревожился о том, что наступлю в кислоту и затащу ее в простыни. А потом она попадет мне в глаза и в рот, отчего я ослепну и отравлюсь.

Генри принялся бриться электробритвой над кухонной плитой. Под прикрытием этого звука я быстренько туфлей смел кислоту под кровать и, успокоившись, отправился в ванную комнату, чтобы побриться безопасной бритвой над ванной, ополаскивая лезвие под краном и предварительно обернув шею полотенцем, чтобы защитить рубашку.

Во время бритья Генри крикнул мне:

– Мы с тобой можем удрать в Россию, если этот Клинтон выиграет выборы. Он выглядит как У.К. Филдс, [5]но не обладает ни каплей честности Филдса.

Была середина октября, и до выборов оставалось несколько недель. Я был за Клинтона, но ничего не сказал Генри. И все равно мне польстило, что он, несмотря на его антиклинтоновские чувства, предлагает нам куда-то поехать вместе. Вчера вечером я был кадром, с которым не хочет расставаться начальство, сегодня утром он сделал жест, хотя и смертельно опасный, попытавшись защитить мою кровать, и вот пожалуйста – предложение вместе бежать в Россию. Я чувствовал себя просто-таки любимым сыном.

Генри продолжил свои разглагольствования о Клинтоне и сказал неудачную вещь:

– Клинтон разрушит то, что осталось от этой страны, как Динкинс разрушает Нью-Йорк… Я должен был выйти на нью-йоркскую политическую арену годы и годы тому назад, но сейчас я слишком для этого неорганизован. И у меня нет денег на избирательную кампанию. Евреи хотели видеть на посту мэра Динкинса, но теперь они поняли свою ошибку, после того как он показал себя в Краун-Хейтсе. – Тут Генри остановился, это наконец случилось, потому что он спросил, с некоторым колебанием:

– Ты еврей?

Я перестал бриться. Сначала мисс Харт, а теперь Генри. Все против меня. Я прожил с ним полтора месяца, слушая время от времени его «Auf Wiedersehen» и «Gute Nacht» и позволяя ему думать, что я ариец, прячась, словно Анна Франк, когда на деле я знал, что не было причин скрывать свою подлинную сущность.