Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

И когда же народилась на свет эта новая, испуганная и уязвимая Анна? Она знала ответ: это случилось, когда Майкл покинул ее.

Анна, испуганная, больная, все равно нашла в себе силы ухмыльнуться, эта ухмылка была адресована ей самой, и вызвана она была осознанием того, что она, независимая женщина, была независима от и неуязвима для уродства извращенного секса, насильственного секса лишь до тех пор, пока у нее был мужчина, пока она была любима. Она сидела в темноте и ухмылялась или, скорее, заставляла себя ухмыляться, и думала, что на всем белом свете нет никого, с кем она могла бы поделиться этим удивительным открытием, никого — кроме Молли. Но только Молли оказалась в такой беде, что сейчас было совсем не время говорить с ней об этом. Да — завтра она должна обязательно позвонить Молли и поговорить с ней о Томми.

И Томми снова вышел на передний план ее сознания, встал рядом с Ивором и Ронни; и это оказалось уже слишком, она забилась, заползла под одеяло, укуталась в него, вцепилась.

«Все дело в том, — сказала Анна себе, пытаясь отнестись к этому спокойно, — что я не в состоянии управиться ни с чем. Я нахожусь над этим — над хаосом — лишь потому, что у меня есть мозг — мой маленький, критичный, все более холодный, едва удерживающий равновесие мой разум».

Она лежала в страхе, и снова ей на ум пришли слова: «источник пересох». И вместе с этими словами в сознании родился образ: она увидела сухой колодец, на дне — сухая пыльная земля, вся в трещинах.

В поисках чего-нибудь, что помогло бы ей удержаться, она ухватилась за воспоминания о Сладкой Мамочке. «Да. Необходимо, чтобы мне приснилась вода», — так она себе сказала. Потому что — какой же смысл в том долгом «опыте», прожитом со Сладкой Мамочкой, если сейчас, во время засухи, она не может рассчитывать на помощь? «Я должна увидеть сон про воду, я должна увидеть, как мне найти источник».

Анна уснула, и ей приснился сон. Она стояла на краю большой пустыни в полдень. Пустыня была желтой. Солнце светило тускло из-за пыли, висевшей в воздухе. Солнце было зловещего оранжевого цвета, оно стояло над пыльными и желтыми просторами. Анна знала, что ей нужно пересечь пустыню. За ней, вдали, вздымались горы — пурпурные, оранжевые, серые. Во сне все краски были необыкновенно прекрасными и яркими. Но они ее поработили, ее поработили эти сухие яркие цвета. Воды же не было нигде. Анна начала идти через пустыню, ей было нужно достичь гор.

Она проснулась утром с этим сном; и она знала, в чем его смысл. Сон подводил итог тем переменам, которые случились в Анне, отражал ее новое знание самой себя. В пустыне она была одна, воды там не было, и до источников лежал далекий путь. Она проснулась, понимая, что, если она хочет пересечь пустыню, ей нужно с себя сбросить лишний груз. Засыпая, Анна была в смятении, не понимая, что ей делать с Ивором и Ронни, но проснулась, зная, что ей делать. Она остановила Ивора, когда он собирался на работу (Ронни на правах любимой девушки еще вкушал в постели сон, заслуженный любовными трудами), и она ему сказала:

— Ивор, я хочу, чтоб вы уехали.

Этим утром он был трогательным, бледным, чутким. Он предельно ясно, хоть и без слов, ей говорил: «Простите, я в него влюблен и ничего поделать с этим не могу».

Анна продолжила:

— Ивор, вы должны понять, что это не может продолжаться.

Он ответил:

— Я уже некоторое время собирался вам сказать — вы были к нам так добры, спасибо, и я хотел бы заплатить за то, что Ронни здесь живет.

— Нет.

— Любую сумму, — сказал он, и даже сейчас, когда он явно стыдился той личности, которой был прошлой ночью, и когда, кроме всего прочего, он был напуган перспективой, что его идиллия вот-вот закончится, даже сейчас Ивор не удержался и в его голос вернулись глумливые, насмешливые нотки.

— Из того, что Ронни живет здесь уже несколько недель и я ни разу не упоминала про деньги, можно легко понять, что дело совсем не в них, — сказала Анна, ненавидя ту холодную критичную особу, которая стояла перед Ивором, и голос, которым она с ним говорила.

Он снова заколебался; выражение его лица представляло собой поистине невероятную смесь вины, наглости и страха.

— Анна, послушайте, я сильно опаздываю на работу. Я вечером вернусь, и мы это обсудим.

Он уже наполовину сбежал вниз по лестнице, он прыгал через ступеньки в отчаянной попытке сбежать от Анны и от своего страстного желания над ней глумиться, провоцировать ее.

Анна вернулась на кухню. Там завтракала Дженет. Девочка спросила: