Мухаммед Диб - Бог в стране варваров

Он еще продолжает смаковать удовольствие, когда вдруг чувствует на своем плече чью-то руку. Бог знает почему мысль о том, что на него напали, пригвождает Лабана к месту. Тело пронзает ледяной холод. Он косится на обидчика и, воскликнув «Ах!», не находит, что еще сказать.

Это Иса, и на его веселом лице столь хорошо знакомое Лабану осуждающее выражение. Лабан ищет слова, способные заставить Ису сменить гнев на милость. Ну и угораздило же его встретить Ису!

Тот прямо с ходу заводит длинную речь. Говорит он с воодушевлением, какое резонно ожидать от человека — о несчастный! — сочетавшегося законным браком восемь дней назад. Лабан не может не насторожиться, его охватывает недоброе предчувствие.

Исе кажется мало просто распространяться о своем удовлетворении. Он распинается о коронах жениха и невесты, хвастается шикарной свадьбой, тем, сколько она ему стоила, сколько ему положили в свадебную корзину, или, вернее, на свадебный поднос. Почему ему все удается? Да потому что он добрый человек. И в полном смысле слова хозяин своей судьбы.

Лабану следовало прийти на свадьбу, бросить в свадебную корзину, или, вернее, на свадебный поднос, тысячный банкнот (по меньшей мере). Лабан уже чувствует, что Иса его не пощадит, повертится он у этого Исы на вертеле. И поделом мне. Не надо было ворон считать. А то солнце выглянуло, голова и закружилась. А это животное и не сомневается в своей правоте: ведь на мою свадьбу он приходил и не ограничился добрыми пожеланиями. И я свои пожелания должен был бы сопроводить денежным взносом. Деньги он получит. А пока пусть хоть режет меня на сто частей. Я и пальцем не поведу. Все права на его стороне.

И тут Лабана осеняет. Что, если он расскажет свой сон и Исе? И Лабан начинает, не задумываясь о том, что тот может подумать: «Бродягу толкнули, он споткнулся. Движения у него, как у слепого. Совсем как у слепого. Он замахал руками, словно нащупывая дорогу. Но он не упал. Все шел и шел, уронив на грудь взлохмаченную бороду и нечесаные волосы. Шел и глухо ворчал. Потом его лицо словно налилось свинцом. Что-то в человеке хрустнуло. И он опустился на колени». Рука Исы еще сильнее надавила на плечо Лабану.

Лабан напрягся. Какое еще унижение ему предстоит? Обругает его Иса? Станет насмехаться? Если только это…

Лабана смущает пронизывающий взгляд Исы. Иса простодушно говорит:

— Не мучайся, к чему эти увертки. И так все понятно.

Вид у Исы заговорщицкий. Лабан остолбенело на него смотрит. Но он по-прежнему настороже. Иса подмигивает:

— Да, старина, любому… — Он словно обращается не к Лабану, как будто здесь, в пределах досягаемости человеческого голоса, есть и другие слушатели. — Мы все всегда усложняем.

Лабан тоже так думает.

— Ладно, иди по своим делам, — заключает Иса. — Я и так тебя задержал.

«Мои дела. Он меня спроваживает».

Лабан, как по приказу, поворачивается и уходит. Он ошеломлен откровенностью, с какой от него отделались. Иса провожает его взглядом.

Что Иса теперь сделает? Ведь так дешево от него не отделаешься. Это просто дьявол во плоти. Скажи пожалуйста, пожалел! Со смеху можно сдохнуть. Плевал я на его жалость…

И снова голос:

«День сейчас только занимается. Я начеку. Скоро ангелы рассекут землю огненными мечами. Стены из земли. Человек тоже земля, прах. Все, что сотворено из праха, в прах и обратится. Словами этого не объяснишь. Слова здесь излишни. Боль. Боль тоже ни к чему. И радость ни к чему. И то, что ты делаешь, ни к чему. И что не делаешь. Жизнь — прах, солнце — прах, ветер — прах, смерть — прах. Солнце, ветер и смерть.

Пришли солдаты, ворвались в дома, перевернули все вверх дном. Наводнили страну. Но потом убрались восвояси, и страна обрела прежний вид. Многих обуял страх. Забормотали дрожащими голосами. Забились в углы. Приготовились к смерти. Почему? Потому что они уже трупы. Ветер, развеявший солдат, развеял и их. Они легки, как тени, роющие в земле норы. Мертвецы, солдаты. Свет скоро уплотнится. Жара усилится, затвердеет, как металл, станет шелушиться. Глаза раскроются и увидят лишь легкую разреженную землю. Яркий дневной свет будет излучать правду. Смерть?

Моя мать (тогда она еще была жива):

— Ты родился в день, когда дядя вторично вступал в брак. Я была у него, помогала. Неожиданно начались схватки.

Я спросил:

— И сколько, выходит, мне лет?

— Когда умер каид Беллах, ты был уже у меня в животе. Это точно. Твое сердце уже билось во мне.