Мухаммед Диб - Бог в стране варваров

— Вам ведь известно, — сказал доктор Бершиг, — известно, что мы находимся на положении племен, живущих у порога великих империй: Европа, Советская Россия, Китай! Племен, населяющих неспокойные рубежи; сами они не способны объединиться в империю, их обуревают непомерные амбиции. Элементарное благоразумие подсказывает: надо обратиться к одному из могущественных соседей и со сладкой миной предложить свои услуги. Скажете, опоздали, но все равно ничего лучшего сейчас не придумать. Более того, решившись на это, мы избавим себя от проклятых вопросов: кто мы, откуда пришли, куда идем и тому подобное. Обратимся к европейцам, к русским, к китайцам, а то и ко всем вместе: располагайте нами, мы пьем за вас, и да сохранит нас Господь!

Он поднял стакан, но его никто не поддержал. Рука застыла в воздухе, ораторствовавший, широкоплечий мужчина во цвете лет, от которого так и исходили властность и жизнерадостность, лукаво оглядел застывших в молчании Жана-Мари Эмара, Камаля Ваэда, Хамди, Си-Азаллу. Доктор уже подносил стакан к губам, когда Камаль Ваэд, не отрывая своих прекрасных глаз от потонувшего во тьме сада, негромко произнес:

— Что касается племен, вы, пожалуй, правы. А в остальном, вы уж меня извините, ваша точка зрения представляется мне несколько поверхностной.

Доктор Бершиг полуобернулся на стуле и поставил стакан на стол, так и не отпив ни глотка. Улыбка не сходила с его губ; выпад гостя, казалось, не больно удивил доктора. Сложив руки на коленях, он выжидающе смотрел на Камаля.

— Не думаю, — продолжил тот, не отрывая глаз от ночной мглы, — что мы непременно должны продавать себя более сильному. И если на деле сегодня так и происходит — что это доказывает? Только то, что мы выбираем накатанный путь, путь наименьшего сопротивления, и ничего больше. Справедливости ради замечу, что не верю в нашу полную независимость, пока мы нищие или почти нищие. Определив крайние границы, в которых мы были бы в состоянии проложить себе дорогу…

Густые каштановые усы доктора Бершига, уже отмеченные проседью, дрогнули, выдавая его удовлетворение. Камаль Ваэд не закончил фразы.

— Значит, границы все-таки надо определить? — тоном, в котором вопреки его желанию прозвучала ирония, переспросил доктор.

Молодой человек годился ему в сыновья, из-за разницы в возрасте доктору стоило усилий принимать сказанное Камалем всерьез.

— Границы, думаю, надо определить с самого начала, если только мы не хотим ограничиться пустыми разговорами. — Голос юноши прозвучал резко и жестко.

Столь решительный отпор, по-видимому, не задел доктора; напротив, он с интересом ждал, чем завершит его собеседник начатую речь. Непритворное внимание обозначилось на его резко очерченном лице, придавая доктору вид наивный и простодушный.

— Но мы должны как-то решить свою судьбу. Только делаясь рабом или хозяином, обретают свой жребий. Ни к одному из берегов не приставать — сущая нелепица. Так превращают народ в толпу обывателей и закрывают глаза на истинное положение вещей. Неужели вы этого не понимаете?

— Нет, не понимаю. И вообще в вас говорит извечный дух отрицания. Нет иных истин, кроме тех, которые мы создаем сами, особенно в политике. Политическая реальность, больше чем какая-либо другая, должна сообразовываться с нашими намерениями, с нашими чаяниями.

— Так можно погнаться и за журавлем в небе. В глазах народа только дела приобретают смысл. Лишь реальные поступки обеспечат ему продвижение вперед.

— Но существует и иная история, которую творит инстинкт народа, она и есть его настоящая судьба, и ей наплевать на события, которые мы способны предвидеть, в этой истории народ подспудно чувствует, когда пришел его час, а когда ему лучше лежать на лавке и равнодушно наблюдать, как рушатся государства.

Камаль Ваэд закрыл глаза. Он, конечно, знал, что есть люди, которые не могут обойтись без парадоксов, но его угнетала мысль, что сейчас доктор Бершиг не шутит, что он говорит серьезно, и парадоксы, в которые он облекал свою речь, лишь подчеркивали ее серьезность. Камаль Ваэд не нашелся что ответить. Про алжирцев говорят, будто все они в душе нигилисты, — но когда нигилистом предстает доктор Бершиг, это особенно печально. И, предоставив хозяину дома упиваться своими тирадами, Камаль Ваэд неожиданно переключил внимание на беспорядочное кружение ночных бабочек вокруг стеклянного колпака лампы, распространявшей свет над головами собравшихся. Куда увлекательней было бы поразмышлять о… да мало ли о чем! Все же Камаль не так владел собой, как ему бы хотелось, и потому почта против воли у него вырвалось: