Мухаммед Диб - Бог в стране варваров

С порога раздается зычный голос тетушки Аблы:

— На кого она нас оставила!

Там вместе с матерью сидит мальчик. Он понял, о ком речь. О Муиме. Так они, ребята, ее окрестили. Она приходила к ним, обедала и уходила, не проронив ни слова. Выла ли она им родственницей? Доподлинно мальчик этого не знал. Накануне его мать присутствовала при выносе тела.

Тетушка Абла устраивается рядом с ним с теми же невероятными усилиями, какие тратит на все. Зачем только она напяливает на себя столько одежды, столько юбок? Как будто им без нее не было известно о смерти Муимы, тетушка Абла все причитает:

— На кого она нас оставила!

Потом тетушка пускается в объяснения, говорит, говорит, перескакивая с одного на другое. Ее голос разносится по всему дому, остроконечная шапочка на голове покачивается под шелковой шалью.

Под конец она признается:

— Все боятся эпидемии тифа. Я потому и не пришла на похороны. — И снова принимается причитать: — Ах, что ты наделала! Что наделала!

Эпидемия тифа? Мальчик смотрит на мать. С непроницаемым видом та глядит прямо перед собой.

Ночь вступает в свои права, все дальше и дальше простирается она по земле. Кроме этих бликов на зеркальной поверхности его памяти, она ничего больше предложить ему не может.

Как раз этим летом он нашел работу на фабрике по переработке ковыля. Как только он удостоверился, что его взяли, Лабан сразу побежал домой поделиться новостью с Рашидой.

Она вся побледнела и прошептала срывающимся голосом:

— Не может быть!

Прекрасное лицо Рашиды осветилось, и влажная пелена затрепетала в ее глазах.

— Точно.

Что-либо добавить он был не в силах.

Жена опустила глаза. Щеки ее теперь пылали.

— Благослови тебя господь, — выдохнула она.

Два месяца, это длилось два месяца. А потом все стало как прежде.

Тетушка Абла радуется:

— Она почиет в мире!

И тут же сокрушается:

— Мы продолжаем мучиться в этой юдоли слез!

Кончик ее носа краснеет, дрожит. Она всхлипывает. Из красных натруженных глаз на щеки текут крупные капли.

Тетушка горюет столь безутешно, что мальчик снова косится на мать. Та глядит на тетушку безучастным взором. Как бы сквозь нее.

Тетушка Абла шумно сморкается.

— Поверьте, на земле мы лишь странники. Эта жизнь дана нам, чтобы мы могли подготовить себя к другой, А мы — мы прельщаемся благами этого мира. А вот Муима поняла. Потому бедняжка и решила покинуть нас.

Мальчик сотрясается от рыданий. Тетушка прерывает свои причитания:

— Ты что, дружок? Ты из-за Муимы?

Комок застревает у него в горле, он стискивает зубы, сжимает кулаки.

Она ворчит:

— Глупый! Стоит тебе из-за нее так убиваться! Она свое пожила. Тебе бы до ее лет дотянуть!

Глаза мальчика все еще затуманены слезами.

— Да полно! Бог по благости своей призвал ее к себе, не дожидаясь, пока она превратится в грязную немощную старуху. Она обрела покой. Если кого жалеть, так это нас! Еще неизвестно, как мы простимся со своей жизнью, готовой изменить нам в любой момент. О Муиме не горюй, слышишь? Всегда думай прежде о себе.

Голос тетушки Аблы громыхает еще долго. Мать не перечит ей, но и не соглашается.

Обеих уже нет в живых.

Но к нему из небытия восходит другой, таящий в себе угрозу, голос:

«И тогда Дхамани в самом деле поселился у Олджи. У ведуньи! Ни мужчинам, ни женщинам без нее не обойтись. Да будет проклята ее халупа! Слова ведуньи приносят облегчение. Они сами протаптывают тропинку к твоему сердцу. Песней звучат в ушах. Почему? Но почему всегда надо задаваться вопросами? Женщины разнесли слух, что и Дхамани — колдун. Страшись за себя, прокляни идолопоклонников. Сплетни — ловушка. Сообщается ли он с мертвецами? Похищает ли души? Я видел, как он бродил в одиночестве по полям в часы, когда под палящим солнцем умолкают даже цикады. В это самое время. А ведь он знает толк в семенах. Может поставить на ноги издыхающее животное. Умеет разговаривать с хищными птицами. Говорит им: „Летите на север“, когда им и правда лучше лететь на север; или отправляет их в любую другую сторону. Когда Дхамани просят об услуге, его глаза начинают светиться, как лампы. „Исполню за милую душу“, — говорится тогда.

Пока еще кругом разлит предутренний покой. То тут, то там раздается птичья трель. Но земля безмолвна и глуха. Свет в этот час струится с небес, веет свежестью. Как-то забывается, что эти пространства прожжены насквозь, что кругом довлеют черные и желтые цвета. Проспав, сколько положено, я вышел из дома. До хижины лавочника Мусы, хозяина кафе, всего несколько шагов. Я поджидаю его, прислонившись к стене дома, глядя на улицу. И Хомада тут, и Иса, и Брахими. Все ждут его. Он принесет мне кофе. Потом я буду ждать восхода солнца. День обещает быть таким же, как и все другие дни до скончания времен. Затем я стану ждать, когда солнце зайдет, чтобы занялся потом новый день.