Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Как учитель Ноткьер был не намного лучше Исагера. Он тоже держался малого катехизиса, в котором мы ничего не понимали, и «Задачника» Крамера, в котором он сам ничего не понимал. Но он нас не бил. Время от времени Ноткьер спрашивал, все ли нам понятно из его объяснений. С облегчением мы говорили: «Нет». Он не злился, не называл нас ослами, не раздавал «дукатов». А начинал объяснять сначала.

Снег не таял, но мы не забивали дымоход, не подсыпали песок в чернильницы. Лишь немногие из нас прогуливали. Мы как будто хотели вознаградить Ноткьера.

Нам сказали, что у Исагера воспаление легких; родители, однако, поговаривали, будто он заблудился во время метели.

— Наверняка пьяный был в стельку, — говорили мужчины. Женщины на них шикали.

Все мы, дети, знали, что случилось, включая и тех, кого там не было. Но ничего не говорили, даже друг другу. Пока Исагер не показывался в школе, мы были счастливы, а о смерти, что ему уготовили, мало вспоминали. С глаз долой — из сердца вон. Если бы кто-то спросил нас, действительно ли мы желали ему смерти, мы наверняка ответили бы, что нам все равно, лишь бы он не показывался нам на глаза.

Пришло Рождество, а с ним — каникулы. Наступил канун Нового года. Исагер все болел. Мы проявили милосердие и не стали устраивать обычных проказ, которыми всегда донимали его в новогодний вечер в благодарность за ушедший год. Не стали ломать забор вокруг его сада. Не разбили все сорок школьных окон, не стали кидать в окна учителя новогодние «подарочки»: глиняные горшки, которые накануне наполняли пеплом и вонючими помоями.

После праздников Исагер вернулся, и все стало как прежде.

Он был белее снега. Даже нос утратил свою окраску. Но вел себя в дурном настроении точно так же, как и прежде. В черном фраке, очки прижаты к переносице, в правой руке раскачивается плетка, словно гадюка, очнувшаяся от зимней спячки и готовая кусать. Мы глядели на него как на восставшего из мертвых. В наших мыслях он уже давно лежал в могиле.

Мы, как обычно, пели «Темная ночь миновала», но чувства наши были противоположны словам псалма: темная ночь вернулась, и среди нас — призрак.

Закончив петь, Исагер двинулся прямо к маленькому Андерсу и схватил его за ухо. Этого было достаточно. Андерс послушно встал на колени между ногами учителя, и Исагер поднял плетку для удара.

— Грех — болезнь духа, а потому вызывает душевное волнение, — сказал учитель спокойным голосом, напугавшим нас, поскольку обычно уже на этой стадии наказания он испытывал неконтролируемую ярость. — И это волнение мы называем совестью. — Он поднял глаза. — Вы понимаете?

В классе было очень тихо. Слышалось лишь дыхание огня в печи. Мы кивнули.

Исагер покончил с Андерсом и перешел к следующему. И Альберт покорно опустился между его ногами.

— Работа совести заключается в осуждении и наказании, — произнес Исагер и, крепко держа Альберта, ударил его.

Альберт вздрогнул. Удар причинил неожиданно сильную боль. Его зад, успевший закалиться в течение осени, теперь, после долгого перерыва, обрел прежнюю чувствительность.

— Стой тихо, — велел Исагер все тем же спокойным тоном.

Он ухватил Альберта за пояс, и поток слов возобновился:

— Но в чем заключается наказание, которое посылает вам совесть? Во внутренней неудовлетворенности, которую вы чувствуете, совершив преступление. Мучит ли вас совесть? Замечаете ли вы, что наказаны?

Учитель оставил Альберта и оглядел класс.

Мы кивнули в ответ.

— Вы лжете, — сказал он, не повышая голоса.

И перешел к следующей жертве. Ею стал Ханс Йорген, и мы думали, что дело окончится привычным столкновением. Но и Ханс Йорген покорно опустился на пол.

Равнодушный к нежданной победе, Исагер продолжал наставление, не забывая охаживать плеткой коленопреклоненного Ханса Йоргена:

— Вам незнакомо раскаяние. И знаете почему? Потому что у вас нет предназначения. Может быть, вы не знаете, что такое предназначение? Это то, для чего нас создал Бог. Но вас Он ни для чего не создал. У вас нет разума и нет совести. Вы не знаете, что правильно, а что нет.

Исагер выпрямился и снова принялся вышагивать по классу. Настала очередь Нильса Петера. Но вместо того чтобы сразу осыпать его ударами, учитель на секунду застыл над склоненной перед ним спиной. Он поднял плетку.

— Посмотрите на нее, — сказал он, — вот ваша совесть, другой не будет. Лишь плетка может научить вас отличать добро от зла.

И занялся Нильсом Петером.