Наталья Шумак - Та-Ро

-А сие?

Даниллин невежливо схватил и подбросил на ладони трактат для начинающих поэтов.

-Купил из любопытства. Поспешил. Ничего не могу разобрать. Уж больно мудреная книга. Еще чаю?

-Хватит. Лопну.

-Это вы то?

Дело кончилось тем, что Даниллин увлекся и начал читать свои собственные вирши столетней давности.

-Глухой скрипач опять порвал струну.

Моя судьба - вот черная лошадка.

И книжному капризному уму

Сплошное горе. Рассмеюсь украдкой.

Какая разница? Раз вечность лишь песок,

Стекающий в часах на этажерке.

Когда-нибудь проломит мне висок

Снежинка или розы лепесток.

Когда-нибудь, когда наступит срок,

Мне искрой стать в прощальном фейерверке.

-Странные стихи. Чьи?

-Забыл.

Марк не поверил, покачал рыжей головой, вышел к хозяйке, попросить ужин на двоих. Пока его не было, Даниллин рассеянно перелистал руководство по рифмоплетству. Вернее редкий перевод оного на латыньский. (Даниллин и не подозревал, что появились серьезные книги - доступные разумению любого грамотного человека. Не так давно, лет пятьдесят назад, латыньскую письменность всерьез обзывали купеческой. То есть для грубых торговых записей исключительно, пригодной.)

Не таким уж вздорным оказалось сочинение неведомого ему Ди Марио Стрика. Автор цитировал и комментировал разные разности. Перечислял виды размеров, рифм. Ничему, собственно, не учил. Вернее, не поучал. Чем-то он восхищался, что-то поругивал. Приводил массу примеров. А в итоге неожиданно резюмировал: "Стихотворчество - бесполезная, никчемная наука. Пустяшное ремесло, не потребное для жизни. Суета сует. Сладостное занятие для бездельников. И для чего сие человеку дадено? Не мне судить. Поскольку заражен этим ядом. И от оного нетрезв. Прощай, читатель. Да хранит тебя Бог!"

-Однако.

Восхитился Даниллин.

-Вот это финт!

Давно почивший в бозе Ди Стрик показался родной душой: мятущейся, но счастливой.

-Что вы сказали?

Вернулся громадный, легко краснеющий юноша, и в комнате стало теснее. Он заполнил собой пространство. Даниллин взмахнул ладонью.

-Так, размышлял вслух. Ничего особенного.

Вскоре старший сын хозяйки принес поднос с двумя тарелками постной каши, яблочным пирогом и кувшином молока. Все оказалось умопомрачительно вкусным. Посему исчезло во мгновение ока.

-Она добрая женщина, умеет и любит готовить.

Просто сказал Марк, когда поднос опустел. Потом наклонился к самому уху позднего гостя - за окном давно стемнело - прошептал вкрадчиво.

-Это ты. Я узнал. Ничего не объясняй, не надо. Твои глаза, жесты. Ты даже пахнешь по-прежнему.

Даниллин привстал. Еще чего не хватало! Уйти немедленно. Теплая громадная ладонь легла на ЕГО плечо.

-Даня. Это ты. Я не знаю, почему у тебя другой облик. Может ты колдун. Или... сын бога. Мне не важно. Я могу помочь тебе?

-С чего ты взял, что мне нужна помощь?!

-Твоя тень дрожит. Тебе больно.

Даниллин шлепнулся обратно. на скамью. Нить, соединяющая ЕГО с основой, зазвенела. По ней проскочили мириады искр.

-Глупый мальчишка.

-Это ты обо мне?

-Унюхал, говоришь?

Марк развел руками. С видом покаянным и дружелюбным. Он, действительно, ни капли не боялся.

-А вдруг я демон? Что тогда?

Верзила неловко усмехнулся. Пожал мощными плечами. Потом ответил.

-Да, нет, не похож. Ты полон света.

За последние несколько дней Даниллину сообщали об этом в два раза чаще, чем за предыдущие столетия.

-Любишь колокола нашего храма. Ешь серебряной ложкой. И...

Даниллин ощерился, отрастил вершковые клыки, выпустил когти. Взлетел над скамьей. Прошипел в самое лицо Марку.

-А теперь, что скажешь теперь?

-Напугал! До смерти.

Он капельку побледнел, веснушки ярче проступили на простецкой физиономии. Попросил жалобно скривившись.

-Уймись. Войдет пацан за подносом, ополоумеет ведь. Еще писаться начнет со страху. Наделаешь дел с такой то рожей.

Из Даниллина точно воздух выпустили. ОН тяжело опустился на скамью. Повел плечом, сбросил облик старого ветерана, повернулся к другу молодым лицом. Ожидая чего угодно, только не счастливой улыбки. Надо же! Марк теребил в громадной лапе льняную салфетку. Сиял от восторга. Вдруг завопил.

-О, Боже! Как ужасно я соскучился. Ужасно!

Кинулся на шею, обниматься. Дурень доверчивый. Засопел. Сжал в мощной медвежьей хватке. Чуть пополам не переломил от радости. Даниллин дождался затишься. Не без труда освободился. Отодвинулся на скамье. Мужские поцелуи его никогда не прельщали. Не та концентрация гормонов? Не те запахи? Не тот энергообмен? Впрочем, впрочем, кто его поймет поэта? Был эротизм в моменте или не был? Проверять Даниллин не рискнул. Зарыл, так сказать голову в песок.