Джулиан Барнс - Лимонный стол

Правда, ни в одном глазу он уже не остается, как прежде. И достопочтенный член больше уже не способен на фокус с тремя картами. Видимо, и одного раза вполне достаточно, если у тебя есть железнодорожная карточка пенсионера. Не к чему перенапрягать тикалку в груди. Чтобы Памеле расхлебывать что-нибудь подобное… Нет, он не собирается перенапрягать тикалку. Церемониальный меч в ножнах и только половинная бутылка шампанского на них двоих. В былые дни они распивали большую. По три бокала он и она — по бокалу на каждую круговую. А нынче — только половинная со скидкой от Трешера возле вокзала — и часто не допивают. У Бабс легко начинается изжога, а ему ни к чему нализываться перед полковым банкетом. Главным образом они разговаривали. Иногда задремывали.

Памелу он не винит. Некоторые женщины просто отключаются после перехода. Чистая биология, никто не виноват. Просто вопрос женского устройства. Создаешь систему, система выдает то, для чего создана, а именно штампует потомство — чему доказательство Дженнифер и Майк, — а затем отключается. Старая Мать-Природа явно женского пола. Никто не виноват. Значит, и он не виноват. Он ведь только проверяет, что его-то механизм все еще в рабочем состоянии. Старый Отец-Природа все еще смазывает части. В сущности, вопрос гигиены, и только.

Да, именно так. С собой он тут прям и честен. Никаких крысиных экивоков. Конечно, обсуждать это с Пам не приходится, но до тех пор, пока можешь смотреть себе прямо в глаза в зеркале для бритья… Он прикинул, а способны ли еще на это ребята, напротив которых он сидел на банкете пару лет назад. Как они болтали языками! Ну, конечно, много старых правил офицерских обедов отменены или просто игнорируются, ну а эти индючки сильно нализались еще к началу банкета и принялись чернить прекрасный пол, прежде чем разлили портвейн. Наложить бы на них дисциплинарное взыскание. Полк набрался умничающих мудил, вот его мнение. И ему пришлось слушать, как трое их разглагольствовали так, будто в их распоряжении имеется вся мудрость веков. «Женитьба сводится к тому, чтобы не попадаться», — сказал заводила, а остальные закивали. Однако в зобу у него застряло не это. Только когда он начал объяснять, а точнее, хвастать, — как он заново сошелся со старой подружкой — из прошлого, когда он еще не был знаком со своей женой. «Не засчитывается, — возразил второй умничающий мудила. — Предшествующий адюльтер. Не засчитывается». Джеко потребовалось некоторое время, чтобы разобрать, а когда он разобрался, то, что он понял, ему не слишком понравилось. Крысиные экивоки.

Был ли он таким тогда, когда познакомился с Бабс? Нет, не был, так ему казалось. Он не пытался делать вид, будто происходившее не было тем, чем было. Он не говорил себе: о, это только потому, что я тогда был обалделым и сонным, и о, это потому, что Пам нынче такая, какой стала. И он не говорил, о, это потому, что Бабс блондинка, а я всегда клевал на блондинок, и это странно, ведь Пам брюнетка, если, конечно, тут ничего странного нет. Бабс была милой девочкой, она была там, была блондинкой, и в ту ночь они ударили в гонг три раза. Только и всего. Если не считать, что он ее не забыл. Он ее не забыл и на следующий год снова отыскал.

Он растопырил ладонь на столике перед собой. Ширина ладони плюс дюйм — диаметр салатомешалки. Конечно, я не забуду, сказал он ей, ты же не думаешь, что моя ладонь уменьшится за следующие сутки, а? Нет, не клади ее внутренности в мой вещмешок, Памела. Я же сказал, что не хочу тащить их в Лондон. Может, попробовать узнать, до какого часа «Джон Льюис» открыт сегодня. Позвонить с вокзала, запрыгнуть туда сегодня вечером, а не завтра. Тогда утром он сможет выполнить все остальные поручения. Точность мыслей, Джако.

На следующий год он не был уверен, что Бабс его помнила, но все равно она ему обрадовалась. На всякий случай он купил бутылку шампанского, и это каким-то образом поставило все на место. Он пробыл с ней весь день, рассказывал ей про себя, и они ударили в гонг три раза. Он сказал, что пошлет ей открытку, когда в следующий раз соберется в Лондон, так это и пошло. А теперь уже — сколько? — двадцать два, двадцать три года? На их десятилетие он подарил ей цветы, а на двадцатилетие — цветок в горшке, делоникс царский. Мысль о ней поддерживала его в унылые утра, когда он выходил задать корм курам и пошуровать в угольном погребе. Она была — какое они нынче придумали выражение — его окном в счастливую возможность. Однажды она попыталась положить этому конец — уйти на покой, пошутила она, — но он ей не позволил. Он настаивал, чуть было не устроил сцену. Она уступила, погладила его по лицу, а на следующий год, посылая открытку, он так боялся, что и не пернуть, но Бабс от своего слова не отступила.