Эмма Тополь - Катья

– К кому? – удивилась она.

Все это время они встречались только здесь, в комнате, которую она снимала вместе с подругой. Он еще ни разу никуда ее не приглашал.

– У меня друг приехал из Швеции, – Валентин достал сигарету и закурил. – Пригласил к себе. Он остановился в «Интуристе». Ты бывала там?

Кате вдруг стало весело. Она подошла к Валентину и прижалась к его груди.

– Что ты? – теперь уже удивился он.

Ей хотелось, чтобы он обнял ее, но Валентин стоял неподвижно, продолжая держать одну руку в кармане плаща, а другую, с сигаретой, – чуть отодвинув в сторону, чтобы не обжечь ее.

– Ничего... – выдохнула она в шершавость твидового пиджака. – Буду готова через пять минут.

В холле гостиницы высокий, с квадратными плечами и маленькой коротко стриженной головой швейцар приветливо кивнул Валентину, словно был хорошо и давно с ним знаком.

– Ты часто здесь бываешь? – спросила Катя, с любопытством оглядывая входящих и выходящих людей. Определить, кто иностранец, а кто местный, было довольно легко. Несмотря на то что все были одинаково хорошо одеты в заграничные тряпки, русского человека выдавали цвет и строение лица, но больше всего нахмуренно-напряженное выражение.

– Бываю... – рассеянно бросил Валентин. – Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.

Он оставил ее у стены, сам подошел к стойке, где несколько дежурных оформляли документы. Судя по улыбкам, с которыми они приветствовали Валенитина, было понятно, что девицы его тоже хорошо знают. Они о чем-то посмеялись, бросили на Катю несколько оценивающих взглядов, затем одна из них протянула ему конверт, и Валентин неторопливо направился к Кате.

Они поднялись на лифте на девятый этаж. Привычно повернув направо, он остановился у двери с номером 973.

«Надо же, мой год рождения...» – отметила про себя Катя. Валентин вынул из конверта ключ и открыл дверь.

В номере никого не было.

– Располагайся, – сказал Валентин.

– А где... хозяин?

– Скоро придет. Чувствуй себя как дома...

Катя огляделась. Номер был однокомнатный, чистый и казался нежилым. По дороге в гостиницу Валентин уклончиво говорил о своем друге, так и осталось непонятным, чем тот занимается и где живет.

Валентин достал из тумбочки у кровати начатую бутылку коньяка и два дешевых гостиничных бокала. Все его движения говорили о том, что он чувствует себя уверенно, а главное – что ему здесь все знакомо.

– Выпей! – он разлил коньяк по бокалам и протянул один ей.

Катя сделала глоток.

– Еще, – тихо, но твердо сказал он.

Она с удивлением помотрела на него и послушно выпила еще.

– До дна, – настойчиво потребовал он.

Бокал был заполнен почти доверху.

– Зачем? – не поняла она. – Ты хочешь, чтобы я напилась?!

– Пей!

Катя, не сводя с него глаз, сделала несколько больших глотков, но остановилась, задыхаясь от ожога.

Валентин презрительно усмехнулся, резко опрокинул содержимое своего бокала в рот, на секунду зажмурился и выдохнул.

– Так ведь лучше, – вытерев выступившие слезы, он потянул ее к себе.

Голова у Кати закружилась, она прижалась к нему, с готовностью потянулась губами для поцелуя. Но он, словно не замечая, наклонился, захватил концы ее короткого платья и одним движением поднял вверх.

– Ты с ума сошел, – засмеялась она, пытаясь вернуть платье в прежнее состояние, – твой друг сейчас придет!

– Не волнуйся, он вернется нескоро...

Валентин снова задернул платье вверх, пытаясь его снять. Затем потянул за руку к кровати.

– Что ты делаешь? – с преувеличенным ужасом запротестовала она. – Ты собираешься улечься в его...

Но он не дал ей договорить. Одним движением рванул покрывало на пол, а другим толкнул ее на открывшуюся белизну простыни. Катя, смеясь, покатилась по широкой постели. Встав на коленки на другом конце и опираясь на руки, она призывно улыбнулась ему, сделала несколько круговых движений отставленным задом и преувеличенно медленно провела языком по открытым губам.

В этой позе, в черном кружевном лифчике и таких же узких трусиках, – Катя была уверена, что выглядит как шлюха, но ведь именно этого она и добивалась! Ей хотелось быть с ним развратной и наглой, способной на все, словно ее унижение заставит его вспомнить о чистой соседской девочке, которую он развратил и искалечил на всю жизнь. Тогда, казалось ей, у него появилось бы настоящее раскаяние и страдание от того, что он с ней сделал! Но при этом ей очень хотелось, чтобы он в нее по-настоящему влюбился.