Елена Радова - Сука

Господи, что же ты меня покинул? Со всем приходится справляться самой. На свете ведь все заканчивается, почему же ты не научил меня этому? Что есть вечное-то в этом мире – только смерть. И вот наступила... смерть. Остановившиеся, застывшие глаза. Говорят, у многих умерших улыбка на лице: отмучились. Мертвое тело. Никому не нужное мертвое тело. Ненавистное мне тело – мертвая родинка на правой груди со своими крошечными воспоминаниями о прикосновении к ней теплых губ. Сейчас она мертва, холодна и никаких эмоций, кроме отторжения, не вызывает. Кривой неподвижный палец на правой руке – след неправильно сросшегося перелома.

«На свете девушка жила. Была мила. Ее довольство и успех сопровождали. Любимый обманул ее, и вот в печали отраву выпила она и умерла» – вот такая простая история.

Ну уж нет. Вот что я абсолютно точно знаю: жить нужно ровно столько, сколько отпущено тебе. И никакого проявления собственной на то воли. И потом ведь с каждым днем во всех отношениях мне становится все лучше и лучше. Все лучше и лучше. Во всех отношениях.

И вот... этот палец... Этот палец... Он начинает шевелиться. Потом сгибаться, как прежде, не до конца. И это видят мои глаза. И я чувствую, что делаю первый вздох, – он пока такой легкий, такой неслышный. Но я-то его слышу. Тихонечко, чтобы его не вспугнуть, я беру зеркало – осторожно и недоверчиво смотрю в него и вижу себя: я – живая. Нет, это, честное слово, я. Бедная Снегурочка – от нее осталась лишь лужица, получается, я плохо любила? Но если я оживаю, то, значит, так нужно? Мне так нужно.

Может, я еще не встретила ту великую любовь, на которую способна. Которой достойна. Может, просто человек, на которого она была обрушена, утратил способность ее ценить и разделять. Ведь утратил же он тогда вдруг способность совершать поступки. А может, ее у него никогда и не было.

Я создала его для себя, раскрасила яркими красками каждый его шаг, осыпая красивыми цветами. А потом прошел ливень, сногсшибательный, потрясающий ливень, но радуги после него не было – не получилось...

Смириться со спокойным достоинством с тем, что вытворяет с тобой судьба, нелегко. Но если оборотить свои глаза изнутри наружу, может статься, что-то и получится. Такая попытка – все равно что пытка. Но пренебречь ею никак нельзя. Представляешь, что тебя нет – одни сплошные глаза и уши. Большие такие зеркальные глаза. И уши как локаторы. Только не стоит, вооружившись ими, отправляться в путешествие в обратную сторону по своей линии жизни. Это никчемушное занятие никакого результата не даст – так, хождение по ленте Мёбиуса. Нужно взять за точку отсчета сегодняшний день, час, мгновение.

Тэк-с, что я имею? Бесконечно дорогую для меня маму, некое подобие семьи, хороших друзей, высокооплачиваемую работу, на которую отправляюсь если не с удовольствием, так с желанием. Ощущение горького одиночества на фоне сдающего свои позиции очередного лета и проглядывающей через него осени с моим пока чуть тронутым золотом тополем под окном.

Нет, так невозможно. Легче представить себе, что он умер. Нелепо и трагически погиб. А я осталась жить. Господи, зачем мне жизнь без него? В таких вариантах раньше уходили в монастырь. Ах, ты к этому не готова?

Терпение и время – вот что нужно, чтобы избавиться от этого моего наваждения. Чтобы обрести терпение, нужно смириться, принять ситуацию и его простить. И отпустить. А меня душит жаба-собственница. Я схожу с ума. И от полного безумия меня спасают лишь вялотекущие будни. Они идут своим чередом, внося определенный смысл в мое существование...

Ольга стояла у афишной тумбы, с преувеличенным вниманием разглядывая навешанные на нее объявления. Крутила в руках пачку сигарет, собираясь ее открыть, и все оттягивала этот нечего не значащий в ее жизни момент.

– Привет! Уж минут десять наблюдаю за тобой. Что так могло тебя на этой неряшливой тумбе заинтересовать? Сигареты тебе открыть? Вижу, эта операция у тебя никак не получается? – услышала она за спиной насмешливый голос. Незнакомый. Делать нечего, она оглянулась с враждебным выражением лица.

– Ой, здравствуй, – растерянно ответила Ольга через секунду, подумав, что выражение ее лица пока остается прежним – злым и неприступным. Раздраженным от постороннего вмешательства в законное одиночество у притянувшей ее тумбы.

– Чего злая-то такая? – спросил Олег, давний знакомый Алешина. Какое-то время они вместе работали, и он частенько бывал у них в доме.

– «Душа моя, мой звереныш, меж городских кулис щенком с обрывком веревки ты мечешься и скулишь», – вдруг неожиданно для себя выдохнула Ольга чужое и такое ей близкое.