Ко всему прочему был он такой страшной внешности, что какой там Шариков из «Собачьего сердца». Кычик, когда улыбался, а после своего возвращения делал он это достаточно часто, – пугал. Кто в первый раз его видел, был близок к обмороку. Рот у него был здоровый, улыбка щедрая, а верхние зубы были очень крупные, клыкастой формы и росли в два ряда. Зрелище страшное, только в кино снимай – вместо монстра или вампира. Вначале люди шарахались, а потом опять же жалеть его начинали: мало что жизнь у человека не заладилась, да еще страшный такой.
Устроился он дворником и к работе своей относился с такой тщательностью, что все диву давались. Двор наш стал чистым – какие бы фортели погода ни выкидывала. Подсмеивались иногда над Кычиком – без злобы, по-доброму: «Смотри, дворник, сколько листьев с деревьев вон там, у детской площадки, нападало, непорядок: пойди убери». Вставал тогда Кычик молча, брал метлу, шел убирать. А потом возвращался на вечное свое дневное место – скамеечку возле третьего подъезда.
Ближе к обеду бабки подходили к нему со своим утренним урожаем бутылок: «Кычик, милок, сдашь бутылочки, а то мочи нет, как устали». Он никогда им не отказывал, а деньги все до копеечки приносил. И бабки его подкармливали из своих скудных запасов. Да что ему там надо было...
В доме народу много жило – у всех свои дела, заботы, проблемы. Что кому помочь, принести, погрузить – все к Кычику, он всегда на своей скамеечке.
Там, на скамеечке, и жену себе нашел.
Шла она по двору – грязная, пьяная, растирала слезы по морщинистому лицу: мужа у нее за драку посадили, а свекровь ее из дома выгнала. Кычик как-то сразу к ней проникся, устроил ее дворником в соседний дом, а в подвале места много было – живи, пожалуйста. А потом вместе стали жить.
Кычик был маленького роста, приземистый, коренастый, грубо сколоченный. Она – длинная, как лыжа, худая, как жердь, и плоская, как рыба камбала. Пара, что и говорить, была смешная.
Прозвали их тут же – лиса Алиса и кот Базилио.
Скоро дали им от домоуправления квартиру. Служебную. Они хорошо жили, дружно. Бывало, и выпивали, но понемножечку, никому не мешали, никого не тревожили. А потом у Алисы муж вернулся. И понял, Кычик, что лишний он. И ушел жить в свой подвал – не стал мешать. Все ее осуждали, а его опять же жалели – из своей ведь квартиры ушел. Только он ее не осуждал. Никогда, ни единым словом.
Снова сидел Кычик на своей скамеечке. Некоторые язвительные и злые к нему с разговорами приставали: «Что у тебя, мужик, за жизнь? Что ты видел, где побывал? Добра не нажил, женщина, совсем не лучшая, и та от тебя ушла. Что твое-то в этом мире? Метла, ведро да лопата?.. Да и те – домоуправленческие».
Кычик улыбался, улыбался, а потом как-то сказал особо любопытствующему: «Что ты пристал, ей-богу. Да может, я в сто раз больше тебя вижу и знаю».
...Когда Кычик умер, его хоронили всем двором. И до сих пор вспоминают – добрыми словами: что-то в нем было непостижимое нам, нормальным.
А по нашим понятиям, был он тихим сумасшедшим. Но только сам он так не думал. А что он думал про нас, вообще можно только догадываться.
– Вот такая история. А теперь уж и вправду прощай.
И тут ей стало его жалко до одури. Миф о загадочности и непостижимости русской души на деле никакой и не миф, а самая настоящая реальность. А если та душа еще и женского рода, то ее иногда совсем не понять. Нонсенс какой-то. Этот человек обманул их, обокрал, оболгал.
Может, все, что он рассказал ей сейчас, было очередной ложью. Но она уже считала, знала, что все это правда – до последнего слова. И еще: сегодня он был другим – беспомощным и беззащитным. Если б она еще знала, что через неделю он погибнет в пьяной драке, может, она и...
А что она могла? Взять его за руку и отвести в милицию, предварительно убедив его в том, что нужно там рассказать все как есть? Что ж сама-то туда не обратилась? Даже потенциально этот вариант совсем не рассматривала? Да потому, что этот лозунг «Моя милиция меня бережет» смотрелся через призму всего происходящего просто комично. Ежели б она нас берегла, не возникали бы как грибы после дождя все эти охранные структуры. И воры бы не контролировали самое известное кафе в центре города.
Она наугад открыла оставленную им на столе тоненькую тетрадку. Прочитала:
Спокойствие...
И все такой пустяк.
Не гости мы,
а жили как в гостях.
Перевернула страничку, там было:
Старое солнце. Странные лица.
Осень. С деревьев опали ресницы.
Лес откровенен. Синь. Пустота.
Застыли мгновения и суета.
Мы распрощались – хлопнули дверью.
Будем играть ли в «верю не верю»,
Дрожь расставания меря шагами.
Сколько часов и дорог между нами.
Каплей приколот лист на дороге,
Как календарный. Веет тревогой.
Тихо крадутся лесом морозы.
Небо плачет – мои слезы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу