Рубен Барейро Сагиэр - Рассказы

История повторяется. Ведь брат запросто мог убить его самого. Когда переворот — не до родства. Каждый отстаивает свое. Да, смерть не разбирает, кто брат, а кто сват.

— Что будет, то и будет, — неожиданно громко сказал мужчина.

Племянник смотрел на дядю с тем же восторгом, как тогда в детстве, когда тот заставлял своего коня вытанцовывать польку.

Волны горячего воздуха доносили обрывки фраз других пленных. Против солнца едва различались медленно ползущие по мундиру дяди мухи. За его спиной, сами похожие на тысячеглазых зеленых мух, шагали с автоматами в руках солдаты. А дальше — иссохшая земля с выжженной на пригорках травой, зеленые островки деревьев и где-то вдалеке, совсем на горизонте, сверкала в солнечных лучах гора на фоне синего неба.

Но мужчине, как и юноше, было не до этого. Над их головами в зените полыхало солнце. Наступив на собственную тень, они словно пытались затолкнуть ее в глубь изнывающего от засухи краснозема. Оба стояли будто два одиноких дерева в поле — в такие обычно бьет молния. В ярком полуденном свете достаточно было бы искорки, языка пламени, чтобы вмиг сгорело любое из них.

— Дядя, у меня подруга, жена… — начал юноша. Его взгляд устремился вдаль, в горы, а голос прервался.

— Не беспокойся, сын мой. Завтра я буду в тех краях и отыщу ее. И она сможет найти меня, если ей что потребуется.

Юноша молча поднял благодарный взгляд на скуластое лицо мужчины. Ему показалось, что он вдохнул запах ее волос, погладил ее загорелую бархатистую кожу, ощутил тепло ее объятий.

«Нет, не может быть… Вернуться к ней хоть с того света, пусть пчелой, ветерком или… Встретиться с ней… Быть рядом… Да, дядя прав. В последний праздник Сан-Хуана, встав утром, я не увидел в зеркале своего лица…»

— Что передать твоей матери? Я лично должен ей рассказать обо всем.

— И… ничего… пусть помнит. Сына моего бережет… Отца у него не будет, зато две матери…

— Сколько до родов осталось?

— Месяца три.

Когда утром в последний праздник Сан-Хуана он причесывался и не увидел в зеркале своего лица, то подумал: «Дурная примета». Но тут же решил, что еще пьян от любви: в канун праздника после танцев она, благоухая утренней росой, отдалась ему.

Вдруг его озарила мысль, и, будто разговаривая сам с собой, он сказал:

— Он будет похож на меня… — И с горечью добавил: — А я его уже не увижу…

— Был бы жив твой отец, он бы порадовался. Не прекратится род, — поднимая глаза, проговорил дядя.

Их взгляды на мгновение встретились. У юноши он выражал вопрос, мучивший его, искру надежды, быть может мольбу. Мужчина же смотрел безучастно, поглаживая, словно уснувшего ребенка, прижатый к левому боку автомат.

Вновь захрипел его гортанный голос:

— Сын мой, каждому свой час…

Пока они стояли в стороне от солдат, солнце успело отойти на запад, и теперь уже появившиеся две небольшие тени от их фигур казались черными дырами на выжженной, будто окровавленной земле. Мертвая тишина этого затянувшегося полдня была еще одной бездонной черной дырой во времени. О свежем северном ветерке напоминали разве что цикады.

Юноша думал о том, как мало он пожил с подругой…. какой она еще ребенок… ему стало больно от мысли, что ее будет обнимать кто-то другой… но ведь его-то скоро не станет, он превратится в груду костей, в прах, в горсть красной земли… а она уже чувствует в себе зарождение новой жизни.

— Что будет с моей подругой? Увидеть бы мне сына! — вновь, будто сам с собой, заговорил юноша.

— Он будет на тебя похож, как ты на своего отца. Одна кровь. Все: и лицо и повадки — переходит по наследству.

У юноши перед глазами опять проплыла картина с говорящими куклами. Но только теперь у той, которая прыгала, словно козочка, отчетливо различались черты лица. И будто голос падре Кристобаля вещал гнусаво: «Мистерия жизни, страстей и смерти…»

Воздух накалился до предела, словно покраснел, его перегретые потоки тянулись вверх, как густой дым над пожарищем.

Мужчина, умильно оглядев племянника, медленно снял руку с автомата и с силой ударил по правому плечу юноши. У того в глазах засветилось горячее желание жить.

— Сын — это капля крови в реке родства… течение ее не остановишь… — раздумчиво и даже с некоторой теплотой сказал мужчина, устремив свой взгляд туда, вдаль, где трещали цикады в пятнах солнечных бликов. Затем он так же неторопливо, как и с автомата, снял руку с плеча юноши и, повернувшись лицом к солдатам, резким голосом подал команду: