Яна Лапутина - Игра в гейшу. Peek-a-boo

Олег зачем-то поправил ворот тренча из темной шелковой шерсти от Burberry. Серо-голубые глаза смотрели как бы внутрь себя. Так смотрят перед тем, как в чем-то открыться или, наоборот, закрыться навсегда.

Мишка чувствовал, почти физически, чудовищную варку внутри Олега.

– Почему вы боитесь ее... Олег Владимирович? – разрубил затянувшуюся паузу Мишка. – Может, перекусим крючок, на котором она вас держит?

– Будь другом, возьми мне грамм сто коньячку.

– И конфетку? – улыбнулся Мишка.

– И конфетку, – не поддержал его тона Олег.

Он выпил конъяк залпом и раскрутил обертку трюфеля. Понюхал зачем-то и положил его на пластмассовую столешницу.

– Ты слышал про Тимура Забаева?

Мишка кивнул. Мол, кто же его не знает, чеченца, владельца казино, ночных клубов и пары отелей.

– Я когда-то отмыл ему очень большие деньги. Ельцин вбухивал тогда в Ичкерию не считая.

– Остались следы? – спросил одними губами Мишка.

Олег кивнул.

– Тимур еще тогда клеился к Ярославе. И... гад... рассказал ей об этом.

– Вот откуда Иркины чеченцы?.. – сказал Мишка.

Олег снова кивнул.

– Она, сука, сука, у них такой уговор, чуть что – может звонить ему.

– Оплата натурой? – непонятно отчего спросил Мишка.

Олег привычно поджал губы.

– Мне на это... наплевать, – не сразу закончил фразу Олег.

– А может... Тимура? – спросил Мишка.

– Нереально... – покачал головой Олег. – Я думаю, вы с Лешей решите эту задачку.

Мишка вопросительно посмотрел на Олега.

– Подожди... – Олег взял свой стаканчик и сам пошел к кассе. Там ему налили еще. Вернувшись, он выудил из стаканчика мизинцем какую-то крошку и сказал: – Я в своей жизни шесть лет не пил и не курил и не встречался с женщинами. А потом пошел в школу. В первый класс. За тебя, капитан. И за Лешу. Будьте богатыми.

– И за Ирку? – спросил Мишка.

Олег кивнул и влил в себя содержимое стаканчика. На трюфель он даже не посмотрел.

Иногда, когда думаешь за своих героев, испытываешь странное состояние: ты видишь не себя в герое, а героя – в себе. Ты докуриваешь его сигарету, долго глядишь на цифры мобильного, зачем-то идешь к бару и, наливая пахучий коньяк, продолжаешь видеть того, кому сейчас будешь звонить.

Кавказ умеет лепить мужские лица. В них никогда нет ничего лишнего. Подсушенная скуластость и подчеркнутая четкость рисунка губ. Глаза – всегда – с размытым контуром и смотрят по-птичьи открыто, почти не мигая. Общее выражение кавказских лиц – жестковато-оценочное. В нем преобладает ожидаемое или просчитываемое обладание разглядываемым. Глаза кавказца смотрят только на то, что важно сейчас. Они лишены российской мечтательной дымки. Подглядывать вообще, романтически бесцельно, они не умеют. Увидел – значит для чего-то. Рассмотрел – значит зачем-то.

Ярослава не так-то уж часто общалась с Тимуром Забаевым. Несколько раз танцевала с ним на гламурных тусовках типа Millionaire Fair, пересекалась на парижских Неделях мод и вечеринках Vip Night Party TruTrussardi, пила коктейли на открытиях каких-то бутиков, но конечно же никогда не смогла бы забыть того, теперь уже, казалось бы, такого давнего, разговора с Тимуром в его Bentley на Ленинских горах.

На нее тогда из чуть-чуть подсвеченного приборной доской сумрака салона в упор смотрели его глаза.

– Я очень хочу тебя, – сказал Тимур. – Поэтому слушай...

Он кратко, почти телеграфно, сообщил Ярославе о многомиллиардном отмыве через банк Олега.

– Теперь он у меня вот здесь. – Тимур сжал кулак. – А ты хочешь спрашивать, зачем я тебе про это?

Ярослава сморгнула.

– Я очень хочу тебя. Потому знаю, и это будет... вы с ним... – он развел руки. – Понимаешь? С такими, как ты, жить трудно. Я – смогу. Он – нет... Потому потом, когда тебе с ним станет... – Тимур медленно провел указательным пальцем по своему горлу. – Ты наберешь вот такие цифры... запоминай, – он показал их на пальцах, – и скажешь... Тамерлан. Я скажу, где... ты станешь моей. Чеченцы умеют ждать. И исполнять.

Ярослава закурила. Она представила себя в постели с Тимуром. Нет, он не будет рвать на ней белье. Она разденется сама. Он подойдет к ней, обжигая сухим, очень жилистым телом. Он возьмет ее на руки и отнесет на кровать. Посадит на самый край. Встанет перед ней на колени и, разведя ее ноги, войдет языком в нее.

Она почувствовала, как набухли соски ее груди. Надо будет убирать троих: Мишку, Лешу и Ирку. Зато Ярослава сделает Тимуру все и столько, насколько хватит его, но не ее сил. Она знала себя, давным-давно вычислив все свои пороки-тайности. Олег так и не докопался до них, уйдя сначала в свои миллионы, а затем и просто в нежелание ее как женщины. Накопленная нереализованность, заполненная чеченской плотью, станет Олегу отплатой, отместкой, плевком, уроком. Он от нее никуда не денется. Тимур прибьет его к ней страхом. А уж чего он боится, она знала.