Ирина Лобановская - Искушение

- Наверное, выше. А Пушкин - гений. И незачем его обсуждать. Ты опять недоела котлеты. Совсем ничего не ешь, это безобразие! Есть надо, это топливо для организма.

- А песни Окуджавы тебе нравятся?

- Не знаю, почти не слышала. По телевизору как-то передавали... Очень заунывно. Ты вчера снова принесла из школы бутерброды, даже не тронутые. Тебе поправляться надо, откармливаться, посмотри на себя!

Когда Кате в старших классах сделалось совсем плохо, неустойчиво в этом мире, неуютно, а сам мир превратился в серый и тусклый, как дождь за немытым окном, когда вдруг душа отчаянно заметалась и жалобно заныла - отчего? почему? - Катя попросила мать отвести ее к врачу. Никогда не забыть, каким стало лицо матери: жестким, металлическим, пуленепробиваемым...

И снова привычное:

- У тебя ничего нет! Ты совершенно здорова! Никакой врач тебе не нужен!

Тогда даже страшно было представить, чем грозил визит к психиатру, это пятно на всю оставшуюся жизнь... Но хотя бы к невропатологу...

А сама Катя идти не решилась, побоялась. Она вообще выросла человеком робким, пугливым, патологически застенчивым.

- Прямо какая-то мимоза-недотрога. Всего боится, на все обижается... Что еще ей надо? - часто тосковала вслух мать. - Одета, обута, сыта...

Отец ответил лишь один раз. Вопросом на вопрос.

- Разве все ограничивается этим?

- А чем же еще?

- Еще есть душа...

- Ах, душа... Да ты сумасшедший!

Большинство преданных детям мамашек признают лишь две точки зрения: моя и неправильные. И все всегда решается не на уровне диалога, спора, дискуссии, а на совсем ином уровне - я так сказала, я так думаю, значит, так оно и есть.

Но мнение всегда неизменно правит миром, а жизнь без убеждений - это путь к шизофрении. Хотя только глупцы и покойники никогда не меняют своих мнений, а изменяемость - основа развития.

- Разве счастье в том, чтобы прожить благополучно? - спросил отец. - Оно в том, чтобы точно осознать и тонко ощутить, в чем оно может состоять.

Мать махнула рукой.

Катя жила враскорячку, как часто раздраженно говорила мать. Это означало, что пережившая слом эпох Катя, странно впитала в себя все старое и почему-то не сильно приняла новизну, не сжилась с ней, хотя именно новая эпохи лелеяла ее на крыльях перемен в виде интернета и общедоступной свободы. Но до конца не взлелеяла. Не сумела. Сломалось это чересчур новое время на Кате, тихой, замкнутой, но упорной в своих мечтах и убеждениях. Настаивавшей на них до тех пор, пока они сами не начинали рушиться на ее расстроенных глазах и нервах. Поэтому Катина жизнь состояла из цепочки разочарований, да таких тяжких и невыдуманных, что жить становилось все труднее и труднее.

Катя долго послушно следовала маминой воле. А мать руководить любила. Ну и пусть! До поры до времени Катю это вполне устраивало. Она жила в подчинении, поскольку оно стало - на время, только на время! - правилом и образом жизни. Удобное жизненное правило. Но до поры, до той самой поры...

Мать этого не учитывала и даже в расчет не принимала. Любые властители всех времен и народов всяких масштабов и калибров всегда уверены, что их власть на Земле бесконечна и безразмерна. На чем основывается такое неизменное убеждение, сказать трудно, но оно живуче и довольно въедливо и привязчиво.

Иногда Катя думала, почему люди всегда считают неблагополучными лишь те семьи, где все очевидно, все лежит на поверхности. Пьянство, например, воровство, разврат... А разве те семьи, где сохраняется внешнее благополучие, действительно хороши? Так ли все в них спокойно и свободно? Так ли там царствуют любовь и уважение? Да нет, конечно. Конечно, нет...

Александра Петровна известие о свадьбе сына встретила с неудовольствием, губы стиснула лезвием, брови сомкнула замком... И брякнула:

- Не люблю девок! Они грязные! Хорошо, что у меня два парня.

У Петра был старший брат, служивший в Мурманске.

Точно так же Александра Петровна всякий раз относилась к рождению у Петра и Тони дочерей.

Тоня собиралась отдать дочку в ясли и выйти на работу, но случилось несчастье: после родов Тоню парализовало. Причину врачи так и не установили.

Петр возил жену в инвалидном кресле и нянчил Машу. Александра Петровна помогала нехотя и без конца то ругалась, то причитала. А тут подоспело распределение Петра - и уезжать ему требовалось из Москвы к месту службы вместе с семьей.

Тот день выдался страшным: Петр вернулся из училища и сел на стул. Маша голосила на руках у обозленной бабки. Тоня вжалась в свое кресло...