Хартмут Ланге - Концерт. Путешествие в Триест

Вот я отчетливо вижу, как от холода он втянул голову в плечи, но не застегнул пальто. Но что-то помешало мне посоветовать ему не относиться столь легкомысленно к октябрьским заморозкам.

Мне показалось, что он не знает точно, куда нам теперь идти, и, подняв голову, прислушивается к звуку проезжавших вдалеке автомобилей.

— Нам нужно направо, — определил он наконец, пытаясь отцепиться от ежевичного куста.

Я не понимал, почему он выбрал путь непременно по склону, будто бы желая все время оставаться в укрытии. Ведь мы уже вышли к озеру и даже нашли ту заветную тропинку.

Внизу у воды царила полная тишина. Гладкая поверхность озера словно превратилась в сплошную лунную дорожку. На светло-желтом песчаном берегу местами росли камыши и молодые побеги ольхи, а в дальнем конце озера, у деревянного моста, все было погружено в непроглядную тьму ночи, из которой проступали лишь очертания тростниковой крыши.

— Это гидротехническое сооружение, — пояснил приятель.

Он подмигнул мне, словно намекая, что пора бы уже преодолеть возникшее между нами некоторое отчуждение. Под мостом начиналась траншея, которая через несколько метров разветвлялась и окружала низину. Это было болотистое место, кругом торчали пни и высокие луговые дернины. Местами попадались ямы с водой, а дальше, почти у самой дороги, разлилась широкая лужа. Это место, втиснутое между пригорками и проволочным ограждением высотой в человеческий рост, называлось Римайстерской топью. Пройти туда было невозможно. Судя по предупреждающим табличкам, это место было замечательно тем, что здесь высиживали птенцов серые цапли. И точно, мы увидели этих удивительных птиц, неподвижно сидевших на мертвых стволах поваленных деревьев. Их прямые гротескные фигуры чем-то напоминали ножницы.

Но что-то мешало наблюдать за ними, хотя птицы и были у нас перед глазами. Создавалось странное впечатление, какое возникает, когда пытаешься рассмотреть некий предмет, но при этом теряется острот а зрения. Контуры предмета расплываются и будто сливаются с окружающим фоном. Я говорю о тумане, поднимавшемся над лужами. Он произвольно делился на тонкие полоски и действовал подобно призме. Низина под ногами, трава, топь, голые пни — вся эта ненавязчивая сила затягивала в нереальный мир.

В глазах приятеля я прочел ликование.

— Здесь выход из мира, — торжественно объявил он.

— Это оптический обман, — попробовал возразить я, но он пренебрежительно отмахнулся.

Одна цапля взлетела, сделала круг и скрылась в направлении озера. Тишина на мгновение была нарушена: некоторые птицы решили размять крылья. Но мой приятель, как я заметил, не обратил на этот маленький переполох никакого внимания. Он не отводил взгляда от маленьких лужиц и, казалось, о чем-то напряженно думал. Некоторое время мы не разговаривали. Потом он вытащил из кармана пальто кусачки.

— Что ты задумал?

— Я же только что сказал: здесь выход из мира.

Не замечая моего удивления, он спустился на несколько шагов вниз по склону и остановился против ограждения, отделявшего болотистый луг от тропинки.

Вот я снова отчетливо вижу его фигуру в лунном свете: вижу, как он, ссутулившись, что-то обдумывает, потом наклоняется вперед и режет проволоку. Он действует спокойно и решительно. Отрезав кусок проволоки, проверяет, достаточно ли широко отверстие. Кажется, он доволен. Положил кусачки и проволоку на землю… Перед тем как пролезть в дыру, он что-то сказал и, как мне показалось, боролся с желанием в последний раз обернуться.

Миновать яму сразу за забором ему не удалось. Он очутился по колено в воде и стал неловко подниматься по склону. Выбравшись наверх, он пошел прямо по лугу и в конце концов исчез из виду. Я ничего не понимал. Видел только, как он пытался выжать брючины, как снял ботинки, но дальше что-либо различить было невозможно.

Я подождал немного в надежде, не появится ли приятель где-нибудь между пнями и мелким кустарником, но потом подумал, что с его стороны это неудачная шутка. Во мне боролись противоречивые чувства. Я решил получше изучить низину, но не смог. Туман стал плотнее, растворив в себе очертания птиц, и мне почудилось, что с той минуты, как мой приятель скрылся на топком болоте, все вокруг будто сговорилось не открывать мне своих тайн.

Я звал его. Никто не откликнулся. Я спустился с пригорка, чтобы поближе рассмотреть проделанную им в ограде дыру. Кусачки валялись у меня под ногами. Я поднял их и заметил ржавчину. «Еще не хватало, — подумал я, — беспокоиться о каком-то куске железа». Я был готов высказать все свое раздражение приятелю, как только он снова появится.