Филип Рот - Прощай, Колумбус и пять рассказов

Из всего, что Альби поведал мне в эту первую неделю, в голове у меня прочнее всего засел один факт. Я быстро забыл название города в Сицилии, где он родился, забыл профессию его отца (он то ли делал, то ли развозил лед), забыл годы выпуска и модели автомобилей, которые Альби угнал, но запомнил, что он, по-видимому, был звездой в бейсбольной команде Джеймсбергской колонии. Когда учитель физкультуры назначил меня капитаном софтбольной команды нашего класса (в софтбол мы играли до окончания чемпионата страны по бейсболу, потом переключились на бесконтактный футбол), я решил заполучить Пелагутти в свою команду. С его ручищами он мог выбить мяч на километр.

В тот день, когда набирали команды, в раздевалке, пока я надевал форму — футболка, бандаж, трусы хаки, толстые носки, кеды, Альби, шаркая ногами, прохаживался около меня. Сам он уже переоделся: бандаж он не надел, а из-под спортивных трусов цвета хаки свисали сантиметров на восемь широкой причудливой каймой его собственные бледно-лиловые. Вместо футболки на нем была нижняя майка, а на ногах — угольно-черные кеды и тонкие шелковые носки с вышитыми сбоку узкими стрелами. Такой мог в древности нагишом сокрушать львов в Колизее; наряд же, хотя я умолчал об этом, — не прибавлял ему достоинства.

Пока мы шли из раздевалки по темному подвальному коридору на солнечное сентябрьское поле, он без умолку говорил:

— Пацаном я не занимался спортом, а в колонии стал играть, и бейсбол стал с ходу получаться.

Я кивнул.

— Тебе нравится Пит Ризер? — спросил он.

— Хороший игрок.

— А Томми Хенрич нравится?

— Не знаю, — сказал я. — Наверное, надежный.

Болельщик «Доджеров» [79] «Бруклин доджерс» — бейсбольная команда Национальной лиги; «Нью-Йорк янкиз» — бейсбольная команда Американской лиги. , я, конечно, предпочитал Ризера Хенричу из «Янкиз»; кроме того, вкусы мои всегда были несколько своеобразны, и Ризер, неоднократно налетавший на стену в погоне за мячом, завоевал особый приз в моей бейсбольной душе.

— Да, — сказал Альби, — мне все «Янкиз» нравятся.

Я не успел спросить Альби, что он хотел этим сказать: мистер Хоппер, бронзовый, улыбающийся, высокий, уже подбросил монету; я поднял голову, монета блеснула на солнце, и я сказал: «Орел». Выпала решка, и первым выбирал другой капитан. Сердце у меня упало, когда он посмотрел на руки Альби, но успокоилось, когда он прошел мимо и выбрал высокого худого парня, типичного первого бейсмена. Я тут же сказал: «Беру Пелагутти». Не часто увидишь такую улыбку, как та, что появилась на его лице: можно было подумать, что я отменил ему пожизненное заключение.

Игра началась. Я играл на позиции шорт-стопа и к бите выходил вторым, Альби — в центре поля и попросился бить четвертым. Их первого бьющего высадили на первой базе: я взял с земли и бросил первому бейсмену. Следующий выбил высоко, удобно и как раз в центр поля. Увидев, как двинулся за мячом Альби, я в тот же миг понял, что Томми Хенрич и Пит Ризер для него — только имена: все, что он знал о бейсболе, он вызубрил вчера вечером. Пока мяч висел в воздухе, Альби подпрыгивал под ним с поднятыми руками, соединив ладони над головой и хлопая ими, как бабочка крыльями, и при этом призывал мяч к себе.

— Сюда, — кричал он в небо, — сюда, подлюга… — И перебирал ногами, как на велосипеде.

Надеюсь, что умирать буду не так долго, как падал этот проклятый мяч. Он висел и висел, а Альби камлал под ним. Наконец, мяч упал — и прямо на грудь Альби. Бегун уже пробежал вторую базу и мчался к третьей, а Альби повернулся кругом и растопырил руки, словно собрался затеять хоровод с двумя невидимыми детьми.

— Сзади, Пелагутти, — завопил я.

Он замер:

— Что?

Я побежал к центру.

— Мяч сзади, передавай!

Их игрок добежал до третьей, а я должен был стоять и объяснять Альби, что значит «передавай».

После первой половины первого иннинга у них было восемь хоумранов — все благодаря запоздалым передачам Альби, и мы начали бить при счете 0:8.

Из чистого мазохизма я должен описать, как бил Альби. Для начала он стал лицом к питчеру; затем, когда хотел ударить по мячу — это происходило каждый раз, — бил не сбоку, а сверху, словно загонял кол в землю. Не спрашивайте, правша он был или левша. Я не знаю.

Мы переодевались в раздевалке, я молчал. Краем глаза наблюдал за Пелагутти, и во мне все кипело. Он скинул свои дурацкие черные кеды и надел розовую рубашку «гаучо» на майку — в вырезе ее еще краснело пятно на том месте, куда угодил первый верховой мяч. Не сняв спортивных трусов, он сунул ноги в серые брюки и стал натягивать их — сперва на красные пятна от низовых мячей на лодыжках, потом — на колени и бедра с пятнами от мячей, брошенных питчерами.