Хелене Ури - Лучшие из нас

— Ничего себе, можно их услышать? — спросила Лоне.

— Да, — ответил Паульсен. — Вот они. Пади означает рис, растущий в поле. Габах — это собранный, но не обмолоченный рис. Потом… Да, берас, это уже обмолоченный.

— Это три, — проговорила Лоне, загибая пальцы.

— Я не могу вспомнить… — сказал Паульсен с совершенно несчастным видом.

— Сваренный и готовый к употреблению рис называется наси, — произнесла Ринкель и склонилась к Полу: — Я как раз тоже прочитала эту книгу. Она из списка обязательной литературы для вводного курса, — прошептала она, беззлобно хихикая.

— Ааа, наси, как в наси горенг, — закричала Лоне. — Это блюдо. Оно есть в меню!

— Ах вот как, — сказал Паульсен.

— Это означает печеный рис, — пояснила Ринкель.

— Четыре слова для обозначения риса, а вот в скандинавских языках — всего одно, — сказал Стаффан.

— С лексической точки зрения да, — произнес Паульсен, пытаясь спасти свою честь.

— А вспомните эскимосов, сколько у них слов для обозначения снега. Как вы думаете, сколько?

— Гренландцы, — поправила Лоне. — Теперь они называются гренландцами. Или инуитами.

— Наверняка несколько сотен, — предположила матлингвистка. — Так сколько их на самом деле?

— Вроде бы пять или около того, — сказала Лоне.

— Двенадцать различных корней, как утверждается в великолепном исследовании Пуллюма, — вставила Ринкель.

— Правильно, Ринкель, — произнес Пол. Он был пьян, он чувствовал, как ее бедро касается его ноги. Он прижался крепче, но ее бедро осталось на месте, такое теплое и многообещающее.

В отель все скандинавы возвращались вместе. Они медленно шли вдоль каналов. Стало прохладно. Ринкель шагала впереди всех, позади нее трусил Стаффан. За ними следовали Паульсен и матлингвистка. Пиджак Паульсена был наброшен на ее плечи. Замыкали процессию Лоне и Пол. Лоне поеживалась.

— Прохладно, — сказала она.

— Хммм, — ответил Пол.

— Слушай, Пол. Это был косвенный намек, ты разве не понял? Иллокутивная сила прозвучала ясно и четко, разве нет? Или мне сейчас придется прочитать тебе лекцию о Сёрле? [24] Джон Роджерс Сёрль (р. 1932) — американский профессор философии, известен теориями в области философии речи и природы сознания. Я мерзну!

— Прости, Лоне. Вот!

Пол снял с себя пиджак и положил ей на плечи.

— Спасибо. Скажи мне, между тобой и Эдит что-то есть?

— Нет, абсолютно ничего, — ответил Пол, пораженный женской способностью замечать подобные вещи.

— Берегись! У нее глаза гренландской собаки. Ненадежные и лживые.

— Я же сказал, ничего не было.

— Я слышала тебя. А ты слышал меня. Остерегайся этой женщины.

В этот момент матлингвистка пихнула пиджак Паульсену, в руки, тот взял его и на несколько секунд замер с совершенно дурацким выражением лица.

— Интересно, — сказала Лоне, — что сделал твой начальник?

Паульсен резко свернул в одну из боковых улиц и исчез в закоулках Россе-Буурт. (Ни одному уважающему себя лингвисту в голову не придет сказать «квартал красных фонарей». Если человек собирается последовать половому инстинкту и поглазеть на женщин, то ему неплохо бы выучить название соответствующего района на языке оригинала.) Остальные пошли дальше. При входе в отель Пол придержал дверь для Лоне и Ринкель. Стаффан должен был улетать завтра ранним рейсом, он крайне вежливо и прилично извинился и откланялся, как это обычно делают шведы.

Ринкель и Пол посмотрели друг на друга.

— Спокойной ночи, — сказала Лоне. Она тоже хотела лечь. Немедленно. Сию минуту. Она пошла к лифтам и исчезла из виду. Ринкель и Пол остались одни.

— Она что, обиделась? — спросила Ринкель.

— Нет, не думаю, — ответил Пол.

— Она милая, — сказала Ринкель. — Северная красавица. По-настоящему красивая.

— Может, мы… — произнес Пол, кивая куда-то в сторону, где, как ему помнится, располагался гостиничный бар. Ринкель покачала головой.

— Пойдем, — сказала она и направилась к лифту. Кабина была очень маленькая и узкая. Ринкель стояла лицом к Полу, он смотрел над ее головой в зеркало на одной из стенок. Он чувствовал ее запах, запах ее духов, ее тела. «Мы подходим друг другу», — мелькнуло у него в голове перед тем, как лифт остановился и двери открылись. Ринкель вышла из лифта, Пол последовал за ней, хотя его номер был расположен двумя этажами выше. Он смотрел на тонкие лямки на ее плечах, на темные волосы, на круглые ягодицы.

— Здесь я живу, — проговорила Ринкель и остановилась перед одной из дверей. Потом она встала на цыпочки и поцеловала его в губы. Влажным жарким поцелуем. Недвусмысленно жадным. Поцелуем, полным желания. Поцелуем таким глубоким, что его никак нельзя было принять за дружеский. Он почувствовал сильное возбуждение и обнял ее.