Хелене Ури - Лучшие из нас

А как насчет Эдит Ринкель — она была раньше замечена в чем-нибудь подобном? Ну, кроме того случая в США? Возбужденные историки языка снова перешли на современный норвежский. Они качали головами. Как она могла? А кстати, не стоит ли проинформировать прессу о поступке Ринкель? Послышалось неуверенное бормотание.

— Пол, ты ведь работаешь на той же кафедре, — сказал вдруг один из лингвистов.

— Нет, ее дело не представляет интереса для общественности. — Пол запротестовал так яростно, что два рассудительных диахрониста отступили на шаг назад, а еще один так высоко поднял брови, что они стали похожими на два нарисованных на лбу циркумфлекса.

Пол и сам удивился, насколько сильно он противится этой мысли, он не хотел, чтобы о никчемности Ринкель стало известно широкой публике, чтобы на нее напали газеты, чтобы вся ее научная деятельность была поставлена под сомнение. С огромным облегчением Пол вспомнил, что они всего лишь филологи. Общественность должна быть проинформирована, если медик подтасует результаты онкологических исследований, но если пара филологов смошенничает с количеством предлогов в том или ином диалекте или украдет у коллеги проект, то такое событие может заинтересовать весьма ограниченный круг людей и вряд ли нанесет ущерб обществу. Историки языка покачали головами, сделали пару шагов вперед, брови третьего выпрямились и упали на место, потому что все трое поняли, что Пол прав, но тем не менее они были немного подавлены осознанием своей незначительности для нации.

— Но я слышал, что украденный проект был весьма серьезным, — довольно слабо возразил один из них (тот, что с бровями) после короткой паузы.

— Да, что-то компьютерное, — нерешительно добавил другой. Они вопросительно взглянули на Пола, как будто из-за того, что он работает на той же кафедре, он должен все знать об этом проекте. И он действительно все о нем знал, но совсем по другой причине.

— Я ничего не знаю, — уверенно произнес Пол, — я не имею к этому никакого отношения.

Он заметил Сванхильд Сивертсен, попрощался с историками языка, сказав несколько тщательно взвешенных слов на древненорвежском, и направился к ней. Сванхильд была стипендиаткой и писала докторскую по испанскому языку, а совсем недавно представила на суд коллег свой труд о качестве гласных звуков у гомосексуальных мужчин, для которых испанский язык не является родным: «Estudio del sistema vocalico en hombres homosexuales con castellano como segunda lengua». Строго говоря, она сейчас не работала, у нее был перерыв между завершением работы над диссертацией и защитой (период продолжительностью в несколько месяцев, когда университет не видит причин платить человеку зарплату, и все, что ему остается, это сосать палец, занимаясь подготовкой показательной лекции и одновременно молить высшие силы, чтобы защиту назначили как можно скорее).

Четыре года назад у Пола был роман со Сванхильд. Ему казалось, он будет любить ее вечно: кудрявую копну волос, ямочки на щеках, прямые широкие плечи, ее сексуальную изобретательность. Они со Сванхильд прекрасно провели время. Когда она забеременела, несмотря на то что тщательно предохранялась, и решила сделать аборт, Пол не слишком протестовал. Когда он позже обдумывал эту ситуацию, то понял, что чувства, которые он к ней испытывал, начали утихать и что волосы Сванхильд на самом деле были слишком курчавыми, чтобы считаться красивыми.

Но каждый раз, когда Пол видит ее, а иногда и просто так, он ловит себя на мысли, что сейчас мог бы быть отцом маленького ребенка. Маленькой девочки, всегда думает он. Ей было бы сейчас два с небольшим, может быть, у нее были бы коротенькие вьющиеся хвостики и маленький вздернутый носик, кончик которого Пол мог бы ласково покручивать. В последнее время он чаще обычного думал об этом нерожденном ребенке. Он начал мечтать о ребенке с чертами Нанны и с ее светлыми волосами. Или, может быть, гены рыжеволосых Бентсенов возобладают над хрупкими генами Нанны? В любом случае, у них получился бы великолепный экземпляр. Ребенок его и Нанны. Мама в роли бабушки!

В тот момент, когда Пол подошел к Сванхильд и наклонился, чтобы поцеловать ее, он заметил Нанну. Она стояла у открытых дверей на террасу и разговаривала с деканом. И Пол в тот же миг забыл о Сванхильд, вместо поцелуя одарил ее безразличным похлопыванием по плечу и прошел мимо.

Нанна была в желтом платье в стиле пятидесятых годов с узким гладким лифом и пышной юбкой, на плечах — воздушная маленькая шаль в крапинку того же желтого цвета, что и платье. Она пошла навстречу Полу, кивнула Хольстейну, улыбнулась Паульсену, но ей нужен был Пол. Она принадлежала ему. Они были вместе.