Хелене Ури - Лучшие из нас

Пол начал работать в университете незадолго до конференции под Грацем. Он вступил в должность в январе, и это была первая конференция, в которой ему предстояло принять участие в качестве сотрудника кафедры футуристической лингвистики. С Эдит Ринкель он встречался во время собеседования, потом в первый рабочий день, после чего видел ее всего несколько раз в столовой. Пол все время ловил себя на том, что довольно часто думает о ней и на работе, сидя перед компьютером в своем новом кабинете и поглядывая в окно в сторону района Гаустад, и дома, на улице Нильса Абеля. Он думал о ней, когда сидел на диване и смотрел телевизор, и когда пил вино и болтал с Сири. Он думал о ней, лежа в постели и стоя под душем. Она всегда была для него именно Ринкель и никогда Эдит. Это ему казалось немного комичным, но в то же время он находил ситуацию пикантной: его забавлял тот факт, что он называет женщину, которую чаще всего раздевал в своих мыслях, исключительно по фамилии.

Он думал о ней все чаще и чаще. Он думал о ней однажды ночью, когда Сири осталась у него. Сири повернулась на бок и собралась спать, вздохнув от удовольствия и усталости. Полу нравились звуки, которые издают только что удовлетворенные женщины — несмотря на то, что в тот момент ему уже начала надоедать эта конкретная женщина, — и ему нравился запах недавно завершившегося любовного акта.

На внутренней стороне левого бедра, почти в паху, у Пола есть шрам, который с годами становился то белым, то синеватым, как прокисшее молоко. Он длиннее пачки сигарет и шире женской ладони — во всяком случае, он шире ладоней тех женщин, которые до сих пор прикладывали к нему свои руки. Они прикладывали их с сочувственным любопытством, они интересовались и расспрашивали. Что произошло? Он болит? Ты лежал в больнице? Некоторые спрашивали прямо, без обиняков, другие заходили издалека, третьи только вопросительно смотрели. («Это похоже на личностный тест, — объяснял Пол своему лучшему другу Мортену. — До сих пор не было ни одной, кто не спросил бы о шраме, и мне кажется, что я кое-что узнаю о них как о личностях по тому, как именно они об этом спрашивают», — добавлял он.)

Ни одна женщина не получила ответа. Обычно Пол нежно обнимал подругу и переворачивал так, что она снова оказывалась снизу. И скоро она забывала о своем любопытстве. («Боже мой, — интересовался Мортен, — а что ты сделаешь в тот день, когда она ничего не спросит?» — «Я женюсь на этой девчонке», — отвечал Пол. «Дурачок», — говорил Мортен.)

Пол принюхивался, как собака, к воздуху в спальне, слушал спокойное дыхание Сири, положил руку на шрам, почувствовал, что кожа на нем более тонкая и гладкая, чем вокруг. Он представил, что на шраме лежит рука Ринкель. Возможно, ее рука накрыла бы весь шрам целиком? Рука Ринкель высоко на его бедре, она поглаживает его шрам, скользит вниз по бедру и обратно, приближается к члену, а потом внезапно до боли стискивает кожу.

На следующий день после несбыточных и бесполезных фантазий, которые не оставляли его до тех пор, пока он наконец не заснул, Пол увидел Ринкель в столовой, но она не поздоровалась с ним и не ответила на его улыбку. После того как Пол начал работать, он не часто видел ее, а потом узнал, что в этом семестре она старается проводить как можно больше времени в Чикаго, в тамошнем университете, в качестве приглашенного преподавателя.

Правда, Ринкель постучалась к нему в кабинет, чтобы поприветствовать его в первый рабочий день, но обнаружить намек на добросердечность в ее голосе или теплоту во взгляде прекрасных глаз было нелегко. С тех пор она с ним не здоровалась. Однажды, спускаясь на эскалаторе в метро, он увидел, как она поднимается, но Ринкель смотрела куда-то поверх его головы.

Полу было прекрасно известно, что Ринкель поедет на крупную конференцию по морфологии. И когда они случайно столкнулись у билетных касс на Центральном вокзале Осло, где оба собирались купить билеты на экспресс в аэропорт Гардемуэн, Пол обрадовался, или, вернее сказать, переполнился ожиданиями. Но вместе с радостью и предвкушением у него появились признаки смущения. Пол и Ринкель шли к перрону вроде бы вместе, а вроде бы и врозь. Ринкель первой зашла в поезд, Пол смотрел на ее зад, когда она шествовала перед ним по проходу, а потом она уселась у окна на свободное сдвоенное сиденье. Не сесть рядом с ней было бы крайне оригинальным поступком, и Пол опустился на соседнее кресло.

Какое-то время они сидели молча. Ринкель удобнее устроилась на сиденье, и до него тут же донесся запах ее духов, сладкий и немного душный. Он напоминал о гниющих яблоках — если человек в состоянии представить себе, что этот запах может быть приятным, потому что духи Ринкель были именно такие — своеобразные, но приятные. Нога Ринкель, обтянутая серыми облегающими брюками, была совсем рядом с ногой Пола, ее бедро находилось всего в нескольких сантиметрах от его бедра. Поезд тронулся. Пол проглотил слюну и сделал вдох, чтобы что-нибудь сказать, что угодно. Ринкель повернула к нему лицо, и Пол впервые обратил внимание на ее глаза — синие и необычайно ясные, как глаза хищника.