Татьяна Буденкова - Женская верность

— Ну, живут в достатке, знамо дело. Тамару я знаю, девок в обиду не даст. Да и Наташка уж большая, ежли что — прибежала бы. Чай не за тридевять земель. Так что особо переживать не об чем, — рассуждала она. Акулина же только махнула рукой и направилась к выходу.

Жила Тамара в центе города. В огромном девятиэтажном доме. У Акулины даже голова закружилась, когда она, глядя вверх, попыталась определить, где же хоть примерно их окна. На восьмой этаж поднялась в лифте. Почему-то подумалось: "Прямо как в Москве".

Дверь открыла Тамара. И сразу засуетилась. Видно было, что не ожидала. Оказались все дома. Наталья, не раздумывая долго, пристроилась с ложкой к банке сгущенки. Тамара не знала, куда усадить гостью. Лена, вежливо поздоровавшись, продолжала заниматься своими делами. Младшая, Татьяна, её Акулина ещё не видела, сидела в кроватке, не то готовясь ко сну, не то только проснувшись.

— Ну, здравствуй Федоровна! — красивый статный мужчина в белой рубашке и наглаженных брюках вышел из спальни. — Выходит, по отчеству тёзки мы с тобой? Ничего, что я на "ты"? Все-таки не совсем уж и чужие, — улыбался он так спокойно и добродушно, что Акулина понемногу перестала смущаться. От угощенья отказалась, напомнив Тамаре о своей болезни, но за стол села. Николай Федорович оказался человеком душевным и, казалось, совсем простым, хотя Акулина знала, что начальник он большой. Слово за слово, разговор тёк сам собой. Потом хозяин взял гармонь… Положил на край голову, и пальцы тихонько пробежали по кнопкам.

Возвращалась Акулина, когда в окнах уже горели лампы. Автобус натружено гудел и медленно полз по городским улицам. Народу было мало. После работы все разъехались по домам. И Акулина, сидя у окна, погрузилась в свои мысли. Выходило, что Тамара живет хорошо, дети тоже не обижены. В доме достаток, чистота, уют. И видно, между собой у них лад. А с другой стороны, Наташку и Ленку родного отца лишила. Но тут же вспомнилась пьяная Илюшкина рожа и пропахшая перегаром, со старой рухлядью, вместо мебели, его квартира. Даже привезенный из Москвы телевизор давно сломался и стоял в углу без дела. Нет, не поворачивалась у Акулины душа осудить Тамару. А Устишка, что ж? Ясное дело, Илья ей сын. Тут смысла спорить нет. И она стала готовить слова, как бы так сказать Устинье обо всём увиденном, чтоб её не обидеть.

Беда, как это чаще всего бывает, свалилась откуда не ждали. Приехала Анна. И как только она вошла, сразу стало ясно, с плохими вестями.

— Иван заболел. Лежит в больнице, — а сама места себе не находит. То присядет на краешек дивана, то подойдет к комоду, что-то рассматривая на нём.

— Не томи. Говори, что с ним, — Устинья продолжала стоять у печи, которую только что растопила.

— Увезли прямо с работы. Толком мне ничего не говорят. Да только я сама не первый день там работаю и знаю… — Анна замолчала, пытаясь сглотнуть подступивший к горлу комок.

— Испей, — Устинья зачерпнула из ведра кружку холодной воды.

— Диагноз, какой ставят-то? — спросила Акулина.

— Говорят — все органы по очереди отказывают.

— Да ты щё, девка, с ума сошла. У него ж косая сажень в плечах. Не пьет. Опять же живёте в достатке. С чего? — не хотела верить в худшее Устинья.

— Думаю с работы. Облучился он. От чего другого такое может приключиться? — Анна больше вытерпеть не могла и, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло, заплакала навзрыд.

Какое-то время в комнате стояла тишина.

Болел Иван и вправду недолго. Возле него дежурили по очереди Елена, у нее был неиспользованный очередной отпуск, Акулина, подменяясь на работе, и Анна, ей выписали больничный по уходу за больным. Устинья могла только навещать сына. Потому что ноги совсем плохо слушались свою хозяйку.

Похороны организовало предприятие. И вроде все чинно и благородно, только кому от этого легче? По желанию Устиньи похоронили на Шинном кладбище в Красноярске. Там уже целый семейный клан образовывался. Пережив потерю сына, Устинья, как она говорила, "совсем обезножила". Ходила, шлепая ступнями, с большим трудом. Однако засидеться не давал Илья. Постепенно превращаясь в беспробудного забулдыгу. Только материнский уход, хоть как-то и помогал поддерживать человеческий вид.

Тяжелее всех переживал потерю Андрей. О том, что Иван ему не родной отец, он не знал. Из малыша, у которого прорезался первый зуб, за прожитые годы Андрей превратился в подростка, когда всё в первый раз. И первая радость, и первое горе. То дома вещь отцову найдет: молоток, баночку сапожных гвоздей, то вечером в подъезде вдруг послышатся мужские шаги и будто к ним в квартиру… Отвлекай, не отвлекай, все было без толку. Мальчишка только глубже уходил в себя.