Станислав Олефир - Колымская повесть

От наледи направляюсь в ярангу бабушки Хутык. Вчера она похвалила меня за то, что вел себя „в гостях“ у Прокопия и K°ки „нормально“, и сказала, что женщины с первой бригады полюбили меня. Они хотят, чтобы я тоже у них пожил. Я расчувствовался и рассказал бабушке Хутык все о Тышкевиче. Сделал это, скорее всего потому, что давно нужно было перед кем-то выговориться, а к ней я испытываю большое доверие. Бабушка Хутык не проявила к случившемуся особого отношения. Она повела себя так, если бы я пришел к ней жаловаться на болячку, которую не знаю, как лечить. Она и взялась ее лечить. Откуда же эта болячка взялась — ее вообще не волнует.

Оказывается, самая большая беда в том, что я до сих пор не отпустил „этого человека“ на небо. Ему сейчас очень плохо, поэтому нехорошо и мне. Прежде всего, нужно возвратиться к ловушке, набросать на нее много дров и сжечь, чтобы не осталось ни одной косточки. Она даст мне немного мозга из головы жертвенного оленя, который я должен положить под кострище. Прежде всего, нужно хорошо закормить место. Кроме того, мне нельзя ничего у „этого человека“ видеть. Поэтому лучше всего таскать, дрова на кострище ночью и, когда кладешь, смотреть в сторону. А вот поджигать можно только после того, как взойдет солнце. Потому что, если душа не будет видеть, куда ей лететь, может заблудиться и не попасть на небо. Три дня после того, как сожгу „этого человека“, у него в доме не должно висеть ни одной вещи.

Сначала я, услышав такое условие, напугался, представив, сколько всего навешано в квартире Тышкевича. Потом вспомнил, что последнюю ночь он провел в избушке на Ханрачане. Там достаточно содрать со стены голых баб, отцепить самодельные подсвечники и все будет нормально.

Но самое главное не это. Самое главное, я должен найти палу и маму изнасилованной „тем человеком“ девочки и сказать, что их обидчик уже наказан. Они должны на него больше не сердиться. Остальных, кого он тоже обидел — тоже не должны на него сердиться. Иначе он не попадет на небо, будет „крутить“ людям головы на земле и может стать злым духом. Обо всем этом я должен сообщать только утром. Если сделать это после обеда, можно принести людям „большой вред“.

Я пообещал бабушке Хутык выполнить все, как она наказала, и тотчас выразил сомнение в том, что смогу найти родителей девочки. Если они уехали на „материк“, тогда придется ехать за ними.

— Зачем тебе ехать? — удивилась бабушка Хутык. — Скажи по рации — они сами к тебе приедут. Когда за ребенка очень больно — обязательно быстро приедешь…

К моему возвращению от наледи бабушка Хутык и бабушка Мэлгынковав сварили уху. Вчера мы пошили из сеток, в которых оленеводам доставляли картошку, довольно вместительную „морду“ с длинными крыльями. Затем насторожили снасть на ручье и к утро поймали полмешка крупной мальмы. С морозами рыба начала скатываться в озеро, теперь ее можно будет ловить до Нового года.

Меня хозяйки встретили радушно, налили миску ухи и огорченно развели руками — водки нет! Всю выпили. Бражку бабушка Мэлгынковав поставить не успела.

Бабушка Хутык приготовила для меня мунгурку с мозгами жертвенного оленя и торбаса на лосиной подошве. Торбаса высокие — до самого паха. В них не страшен любой снег. Бабушка Мэлгынковав подарила меховые носки-чижи и пару щенков от Пурги. С хорошей оленегонкой можно охотиться и на соболя, и на лося, и на медведя. Одного щенка я оставлю себе, второго отдам охотоведу. Он просил, чтобы я достал ему у „чукчей“ щенка от чистокровной лайки…

К Наде и Монике иду не с пустыми руками. У меня для них подарок — две банки вишневого компота и новехонький радиозонд. Компот я отобрал у экипажа вертолета. Продавцы везли нам четыре ящика вишневого компота, но по пути продали его экипажу и, понятно, выгружать не стали. Я заметил спрятанный под брезентом компот и отвоевал целый ящик.

Радиозонд попался мне в тундре, когда я пас оленей. Где-то неподалеку расположена метеостанция, запускающая в небо эти радиозонды. Они, отработав положенное, падают на наше пастбище. Первый радиозонд я показал деду Хэччо. Он внимательно исследовал переплетенье разноцветных проводов, лампы, приборы, затем вытащил из деревянных ножен тяжелый пареньский нож и без лишних слов переколотил все лампы. Затем ковырнул ногтем их содержимое и зашвырнул изувеченный радиозонд в кусты. После брезгливо вытер пальцы о штанину и произнес:

— Очень неважный проволока. Совсем хавно. Не умеют хорошую проволоку делать.