Вера Копейко: Лягушка под зонтом

К Наде в деревню Ольга собиралась давно. Казалось бы, не слишком далеко – ночь на поезде от Москвы. Но все откладывала. А теперь откладывать больше некуда.

Вот уж кто всех удивил, так это Надя, с которой они учились на одном курсе в институте. Взяла и вышла замуж за священника, родила пять дочерей. Теперь ее фамилия Храмова и живут они в селе Храмцово. Не бывает случайных совпадений, думала Ольга всякий раз, собираясь к ним.

А где ей положено жить в таком случае? При ее фамилии – Рудакова? Там, где добывают руду. Значит, и этот компас указывает на Север, Крайний. В Заполярье добывают руду. Все правильно.

Ольга улыбнулась, вышла в прихожую. Пора достать с антресолей пакет с вещами из химчистки. Каждый раз она везла что-то Надиным девочкам – свои вещи, которые надоели, вещи приятельниц, которые уже не видели себя в давно купленных свитерках и блузках. Вещь ведь не сама по себе хороша, а насколько ты в ней уютно себя чувствуешь.

Надя умела перекраивать, перекрашивать, перевязывать, учила этому девочек. Много вещей оставалось детям прихожан той церкви, в которой служил их отец.

Ольга встала на табуретку, дернула ручку шкафа. Губы разъехались в улыбке одновременно с дверцами – девчонки повиснут на ней, как всегда. А на этот раз они вообще имеют право задушить ее в объятиях. Потому что для двух старших у нее будет тако-ой подарок, от которого они не сразу... оправятся.

Она улыбнулась пришедшему на ум слову. Вот уж точно – оправятся. Зоя Григорьевна привезла из холодной Арктики две пары жарких унтов, расшитых бисером и лентами. Она тоже носила такие, и сейчас они есть. Но разве в московскую погоду, кислую, как перепревшая капуста, их наденешь?

Ольга вынула пакет из нутра антресолей, хлопнула подпружиненная дверца. Она вздрогнула – с таким же стуком закрылась металлическая входная дверь, выпустив Зою Григорьевну. Но все произнесенные ими слова, остались в голове.

Ей казалось, что день ото дня смысл этих слов становился значительнее, они как будто распухали, густели, становились похожи на ледоход на Енисее. Он начинался в конце мая, и все, кто мог, приезжали посмотреть. Даже из Норильска. Толкаясь, громоздясь друг на друга, с шуршанием и хрустом льдины рвались вперед. На двадцать метров поднималась вода в реке, а люди, потрясенные, молча смотрели...

Ольге казалось, что в эти дни тишина нависала над всем миром, потому что слышны были только звуки ледохода. Он поглощал гудки, крики, голоса. Он – над всеми и над всем миром...

Возвращайся. Вот главное, что предлагает Зоя Григорьевна.

Ольга опустила на пол пакет, спрыгнула с табуретки. Взгляд уперся в календарь на стене. Он тоже из Арктики и строг с ней – мало времени отпускал на размышления. Зоя Григорьевна вернется ровно через четырнадцать дней.

Значит, чтобы не дергаться, как осиновый лист на ветру, и не дрожать, как обычно этот лист делает даже без ветра, надо съездить туда, куда решила. Думать можно где угодно о чем угодно, если есть о чем.

Ольга раскрыла черную дорожную сумку, впихнула в нее пакет с вещами, а сверху уложила унты. Пришлось прижать вещи коленом, чтобы закрыть молнию. Ольга оглядела сумку и поморщилась. Ну вот, как всегда, не сняла старые наклейки – «досмотрено», «проверено». Эта сумка хорошо полетала по миру. Сдернула бумажные нашлепки. А вот красная ленточка на ручке останется – опознавательный знак. На ленте транспортера сразу видно – она, ее сумка.

– Молодой человек. – Никита услышал голос и обернулся.

В металлическом проеме ангара стоял мужчина. Пустое пространство над его головой заполняло солнце, оно подпалило его волосы, и они вспыхнули. «Как адское пламя», – подумал Никита, от нечего делать читавший растрепанный толковый словарь, который нашел среди бумаг своего предшественника.

Мужчина шагнул внутрь, сияние погасло, и теперь самым заметным в его облике стал живот. Большой, выпуклый. Он нес его к Никитиному столу с неожиданной легкостью.

– Прошу прощения, Никита Тимофеевич, за мою смелость. Уделите мне частицу вашего драгоценнейшего времени.

Никита поморщился. Это что – насмешка?

– Охотно, – ответил он. – Должен заметить, что наименее драгоценно в этом ангаре мое время. – Он разглядывал мужчину, надеясь услышать что-то еще.

– На этом свете все стоит ровно столько, сколько за него готовы заплатить, – говорил мужчина, снимая... живот.

Никита почувствовал неприязнь к посетителю. Ему показалось, что он улавливает странный запах. Его обоняние доставляло немало неприятностей. Никита с трудом свыкся с запахами ангара – коробки с зонтами прилетели, приплыли из стран Юго-Восточной Азии. От них исходил запах сырости, затхлости пароходных трюмов, приправленной острыми специями, плывшими по соседству с зонтами. Он улавливал едкость кислоты, навсегда засевшей в плохо выделанную кожу. Своей едкостью она наделила картон коробок с зонтами, ожидавшими вместе с ней отправки в душных морских терминалах.