Вера Копейко: Найду и удержу

— Ты приехала одна? — спросила Лидия Родионовна, недоуменно глядя на дочь.

— Одна, — ответила Варя и поморщилась. Губы так сильно пересохли, что было больно говорить.

— А… Юрий? — Мать пристально всматривалась в лицо дочери. — Юрий… приедет позже? — предположила она. Потом вгляделась в глаза, глубоко запавшие, покрасневшие, и тихо ответила самой себе: — Он не приедет.

— И не надо! — закричала Варя. Ее голос непривычно звенел, мать поморщилась, как от острой боли. — Я не хочу больше слышать о нем! Я не хочу больше слышать о них! — Потоки слез потекли по щекам, глаза стали похожи на дождевую тучку, какой ее рисуют дети.

Варя упала на кровать, дрожа так, словно ее бросили на дно кузова разбитой деревенской полуторки, а шофер-лихач гнал машину по кочкам. Лидия Родионовна два дня назад ехала на такой до станции, возвращаясь с полевых работ. Вздохнув и скрестив руки на груди, она смотрела на дочь. Варя похожа на нее не только рыжеватым цветом волос, тонкой талией, голосом, но и характером. Поэтому нет никакого смысла приставать к ней с вопросами. Дочь расскажет только то, что захочет, и только тогда, когда захочет.

Внезапно Варя подняла голову и повернула к матери залитое слезами лицо.

— Ты знаешь, что мне предложила его мать?

— Что? — спросила Лидия Родионовна, не слишком надеясь услышать объяснение.

— Нет-нет! — крикнула Варя. — Я не скажу! — Она отчаянно покачала головой. — Это… это… такое… Они безумные!

Варя уронила голову на подушку, но тело ее больше не тряслось. Как будто шофер-лихач наконец затормозил и объявил: «Приехали».

Лидия Родионовна отступила к двери, тихо открыла ее и вышла. Привалившись спиной к холодной, выкрашенной в белый цвет створке, покачала головой. Жаль, что первый любовный опыт для Вари закончился вот так. Но, выпрямилась она, девочка дома, жива и, надо надеяться, здорова. Уже хорошо. Все остальное во власти времени. А его у Вари вполне достаточно.

Когда дверь за матерью закрылась, Варя села в кровати и обвела взглядом комнату. Глаза замерли на занавесках нежного оливкового цвета. Она шила их сама, долго мучилась с ламбрекеном, укладывая оборку по нижнему краю в ровный ряд мелких складок. Но все получилось как надо.

Варя вытерла глаза кулаком, показалось, что теперь их щиплет не так сильно. Она смотрела на плотную ткань, которая на солнце становилась гладкой и шелковистой, хотя нет в ней ни единой шелковой ниточки. Это она знает точно. Ткань похожа на первую весеннюю траву, почему она ее и выбрала.

Вспомнив о траве, Варя подумала о лесе, о птичьих голосах. Сердце больно защемило — их песни они записывали на магнитофон вместе с Юрием. А однажды… Варя почувствовала, как снова задрожали губы, она впилась зубами в верхнюю, до боли… Но тогда ее губам не было больно, им было сладко. Под гулкое воркование диких голубей-вяхирей он целовал ее. Потом, слушая запись, они не сразу поняли, что за странный звук примешался к песне…

Перед глазами возникла старая ель, она утыкалась верхушкой в пушистое белое облако. Они сидели на земле, Юрий обнимал ее и шептал, горячо дыша в шею:

— Это поползень. Слышишь, какой бойкий голосок? Еще его называют ямщиком…

Варя застонала и привалилась к ковру, его мягкий ворс столько раз гладил ее по спине, успокаивая, утишая боль, — в детстве и после. Этот ковер висит здесь всю жизнь, она выросла подле него, а три медведя на нем так и не состарились. Она усмехнулась — какая глупая детская мысль. Она прогнала ее и тотчас услышала наглые голоса соек — по крайней мере такими они ей казались тогда… Дыхание Вари перехватило при мысли о том, что случилось в тот день и час…

Сойки предательски вопили, когда Юрий легонько толкнул ее на прошлогодние листья. Они шуршали под ней, а глаза, не мигая, смотрели поверх его плеча на то самое белое нежное облако, которое протыкала елка своей верхушкой.

Потом ей показалось, что это она сама облако, а верхушка елки проткнула ее, она вскрикнула, закрыла глаза, пытаясь унять горячий огненный поток. Но он рвался, он рассыпался под веками на разноцветные звездочки, как праздничный фейерверк…

Варя вытерла глаза. Теперь, когда предметы больше не расплывались, она наконец увидела главное. Она дома. Этот дом с толстыми кирпичными стенами — ее собственный дом.

Варя втянула воздух, он со свистом ворвался в нее, заполняя легкие, которые, казалось, совсем ссохлись и мешали дышать.