Алексей Слаповский - Участок

Тут послышался звон разбитого стекла и в комнату что-то влетело, стукнувшись об пол. Кравцов включил карманный фонарик, который всегда имел при себе, и увидел на полу обломок кирпича.

– Что это? – спросил он.

– Народное мнение по поводу твоих действий! – ответил Суриков.

– Ладно, спите. Скоро утро.

Наступило утро. Из райцентра, из районного отдела УВД, прислали машину.

Анисовцы наблюдали и осуждающе молчали, а Наталья кусала губы, не желая на людях рыдать и плакать. К тому же она понимала, что осуждение односельчан относится не только к приезжему милиционеру, но и к ней.

И Кравцов не выдержал. Видимо, ночные его размышления о преступлении и наказании не прошли даром. Он подошел к Наталье и тихо сказал ей:

– Не бойтесь, не в тюрьму везу. Получит максимум пятнадцать суток административного ареста. Потому что без этого тоже нельзя.

– Да это пожалуйста! – обрадовалась Наталья.

И как только уехала милицейская машина, она угостила Цезаря большой миской куриной лапши, после чего пес сделал вывод, что жить в этой деревне вполне можно.

В райцентре Кравцов привел Сурикова к своему непосредственному начальнику Терепаеву, с которым познакомился еще в Сарайске, объяснил ситуацию и сказал, что Сурикову неплохо бы посидеть суток десять-пятнадцать.

– Не получится, – сказал Терепаев, плотный капитан милиции, человек опытный во всех вопросах жизни, а также в том, как повернуть эту жизнь к себе светлой стороной. – У нас помещение для пятнадцатисуточников на ремонте.

– И как быть? – озадачился Кравцов. – Если бы в Анисовке было хоть что-то в этом духе... Кстати, насколько я знаю, должно быть.

– Мало что должно! – оборвал Терепаев бестолковый разговор. – Только грустить не надо. Он жену бил? Бил. Тебе наверняка сопротивление оказывал, знаю я их...

– Да не то чтобы... – неопределенно сказал Кравцов, не любя и не умея врать.

– Ну, вот! Нас как раз ругают за плохую работу с бытовыми преступлениями. Впаяем ему года три – будет хорошая работа! Дежурный! Конвой сюда!

Кравцов глазом не успел моргнуть: Сурикова повели куда-то. Тот, уходя, бросил на Кравцова странный взгляд. Не озлобленный, не осуждающий, а, показалось Кравцову, растерянный.

Мы не знаем, что случилось потом, о чем говорил Кравцов с Терепаевым. Кто-то слышал лишь последнюю загадочную фразу Терепаева, которую и доводим до вашего сведения.

– Ладно, декабрист! Но ты мне будешь должен!

Почему декабрист? Почему должен? Неясно...

Неизвестно также, о чем говорил Терепаев с Суриковым, мы знаем лишь, что Суриков через несколько дней отвез домой Терепаеву поросенка, трех свежезабитых кур и сотню яиц.

Важна суть: Сурикова отпустили.

Сурикова отпустили, Кравцов привез его домой к радости Натальи и детей, которые успели забыть, как страшен папка был вчера и позавчера. У детей это быстро. Да и у остальных людей тоже.

Суриков радовался, но гордый нрав не позволял ему обнаружить радость.

– Я тебя, получается, благодарить должен? – спросил он Кравцова.

– Обойдусь, – сказал Кравцов, выходя из дома.

– А я и не собирался! – крикнул ему вслед Суриков.

И не только он, все село, похоже, не испытывало по отношению к Кравцову чувства благодарности.

И симпатии незаметно было.

И Кравцов, бродя по берегу реки с Цезарем, думал о том, что оперативная работа, которая всегда представлялась ему верхом милицейского искусства, в определенном смысле не так уж сложна по сравнению с трудом участкового. Оперативник имеет дело с преступным миром, который как бы растворен в мире обычном. А тут мир растворен сам в себе. Оперативник провел операцию, догнал, схватил, скрутил, но кончилась операция, он сдал пистолет, пришел домой, разделся, повесил рубашку вместе с удостоверением – и стал частным человеком. А тут, получается, ты служишь днем и ночью, ты всегда остаешься участковым, которого долг службы может позвать в любой момент, хоть догола разденься – в бане, например.

– Вот тут его сом и съел, Кублакова! – послышался голос Хали-Гали, который тоже бродил у реки, на ногах перехаживая бессонницу.

– Возможно, – не стал перечить Кравцов. – А кто видел вообще, как он утонул?

– Да никто!

– Почему? Людей не было?

– Как раз полно людей было! День рождения Шарова Андрея Ильича справляли на бережку.

– И никто не видел?

– Никто.

– Странно.