Валерий Шашин - Хотелось бы сегодня

Светке, столичной штучке, эти народные просторечия претили, она морщилась, кривилась, не желала в своём доме их даже слышать и обзывала Степана неотёсанной деревенщиной, который «совсем уж что-то опускаться начал». А вот дочку, кстати сказать, через два дня домой наконец-то возвращающуюся, эти выражения забавляли, и она нарочно подразнивала ими мать: «Ну, что, мама, насчёт чего опять помулызгиваешь?» — чем приводила Светку в неописуемое возмущение, обрушивающееся по большей части на голову её «бестолкового папаши».

Так что «с души воротит», Светка, конечно же, не скажет, но и дурью маяться ни себе, ни ей Степан уже тоже не позволит, — хватит, намаялся уже на скамейке! И какому концу не быть, такому и быть!

Степан, храбрясь, взошёл по ступенькам, остановился у своей, обитой чёрным дерматином, двери, за которой слышалось звучание телевизора, дважды, как привык за многие годы, кликнул кнопку звонка, отозвавшегося приглушенным колокольчатым переливом, и, спустя секунды, скорее почувствовал, чем услышал быстро-лёгкое приближение жены, прильнувшей (она всегда так поступала, и Степана и дочку приучала) к смотровому глазку.

Степан через силу улыбнулся, его фотографировали.

Замок отщёлкнулся, дверь открылась, и Степан переступил через родной порог. Жена была в её обычном цветастом халатике, одетым прямо на голое, угадываемое за материей близкое тело.

«Не переодевалась даже!» — бухнуло в голову, и он тотчас же, закрыв дверь, склонился над ботинками, чувствуя, что багровеет лицом не столько от прилива крови, сколько от удушающе жаркого, пронизывающего всё его низменное существо стыда и страха.

Светка меж тем удалилась на кухню, где продолжила прерванный разговор по телефону.

Степан заглянул в спальню — кровать была накрыта как обычно шерстяным рыжим покрывалом, поверх которого валялись наспех сброшенная, неубранная в шкаф кофта и чёрный кружевной бюстгальтер.

«Переодевалась!» — облегчённо выдохнул Степан, чувствуя отлегающую от сердца тягость.

«Ну, давай тогда, — говорила кому-то по телефону супруга. — А то у меня муж с работы пришёл. Созвонимся!»

Клацнула положенная на аппарат трубка, Светка появилась из кухни. На лице её виднелся косметический грим, глаза были подведены, губы накрашены.

— Ну, — испытующе спросила она, открыто наблюдая за переодевавшимся в домашнюю одежду мужем, — что скажешь?

— А что я скажу? — Степан насторожился.

— Так и буду теперь за тебя зарплату получать?

— Какую зарплату?

— Какую заработал!

Разговаривая, Светка перешла на кухню, Степан — следом.

В мойке лежала невымытая посуда, глубокая тарелка со следами супа, две чашки с блюдцами, одно с голубой каёмочкой.

— Потрохов, что ли, заезжал? — вроде как догадавшись, спросил Степан.

— Заезжал! — Светка отчего-то вздохнула, включила воду. — Говорю же, сто долларов твоих привёз.

— Так — хорошо! — произнёс Степан.

— А тебе не мог отдать? — С чашкой в руке жена повернулась к Степану. — И, вообще, хватит, может, его к дому приваживать?

— Сама бы и не приваживала! — возразил Степан. — Я, что ли, ему печенья пеку?

Светка отвечать не захотела, вроде как призадумалась, глядючи на неразумного мужа, и взгляд её при этом стал странным — печально-укоряющим, презрительно-жалостливым, смущённым, виноватым?..

— Он, что, приставал к тебе? — вдруг вырвалось из Степана, и всё в его нутре похолодело от разом захлестнувшей ненависти к Потрохову.

«Пожалуется — убью!» — пронеслось в голове законченным решением.

— Да что я девчонка, что ли? — вроде как с досадой отвлеклась от своих мыслей Светка, возвращаясь к мытью посуды, но Степану почудилось, что его она отвлекала от чёрных мыслей, его!

— Хвалился! — ворчала меж тем Светка, возясь с посудой. — Всё расписывал, какой он крутой, да какие у него знакомства и связи!

«Кругами ходит!» — бушевал внутри себя Степан, а вслух сказал:

— Запрещу ему в дом приходить, когда меня нет!

— Запрети, — легко согласилась Светка, и Степана почему-то пронзило жалостью — к ней, к себе, к людям!

— Он же тебе в подмётки не годится! — повернулась вдруг к нему Светка. — Как был витькиным потрохом, так и остался! Да и все они такие, потрохи эти гадские, менеджеры проклятые! Чтоб им провалиться всем!

— Ну-ну, — озадаченный этой вспышкой Степан успокаивающе шагнул к жене.

— Да пошли они все!.. — Светка отвернулась к мойке. — С души воротит!

Из крана с прерывистым шипом била горячая вода, под тонким, полуистлевшим от постоянной носки халатом ходили Светкины плечи, в распадке крашенных волос на затылке просматривались нетронутые хной светло-русые родные корни, в которые Степану вдруг захотелось уткнуться губами, носом…