Иван Зорин - Стать себе Богом

Сидоров вызвал «скорую».

От укола щёки у Иванова порозовели, и когда увозили в больницу, он пришёл в себя. «Ты на нас рассчитывай, — семенил рядом с носилками Петров. — Передачи там, ну и если кровь понадобится.» У него тряслись губы, он то и дело промокал рукавом залысины.

А Сидоров метался по кухне, как челнок, и всё пытался угостить водкой санитара.

Спустившись к подъезду, растерянно топтали ледяное месиво, провожая взглядом отъезжавшую «скорую». Возвращаться было некуда, и решили поехать в больницу. Донимая заспанных сиделок, долго ждали врача.

Ну как? — бросился ему навстречу Петров, у которого за спиной маячил Сидоров.

А вы кем ему приходитесь? — прикрывшись ладонью, зевнул врач.

Братья, — не моргнув, соврал Сидоров.

Врач уставился в стену:

У него обширный инфаркт. Делаем всё возможное.

Вышли, подняв воротники. Слепил мокрый снег, редкие машины обдавали грязью. Пока брели домой, молчали, и только в подъезде обнаружили, что промёрзли до костей.

Приличные люди умирают летом, — ляпнул вдруг Петров.

Но Сидоров не удивился:

Выпить бы.

И опять вспомнили, что нет денег.

Была глухая ночь, но расходиться не хотелось.

Жаль, он ключ не оставил, — щёлкнув зажигалкой, тихо сказал Петров.

Сидоров отмахнулся:

Да его замок можно ногтем колупнуть.

На мгновенье обоим стало неудобно, точно их застали за ограблением могилы.

Мы же только своё допить, — опустил глаза Петров.

Иваныч бы простил, — выбросил окурок Сидоров.

С замком провозились целый час.

Прикрой дверь-то, — прошептал Сидоров, вешая в прихожей мокрое пальто. — Подумают, воры.

Да кому думать-то? — огрызнулся Петров. — Кругом свои.

В комнате было темно, но свет включать не стали, ограничились ночником.

За Иваныча, — поднял стакан Петров, держа вилку с килькой. — Даст бог, выкарабкается.

Земля ему пухом, — не чокаясь, выпил Сидоров.

Передёрнув плечами, покосились на полный стакан.

Давай уж и его. — хрипло предложил Петров.

Звякнув о зубы вилкой, Сидоров разлил поровну.

Но пить повременили. Вынув сигареты, долго молчали, наблюдая, как в зеркале плывёт дым.

Эх, жизнь! — едва не расплескав стаканы, стукнул вдруг кулаком Сидоров. — Я, когда сидел, всё ждал: вот выйду, заживу, как человек. А что вышло? Нет, без любви — хоть в могилу!

Петров закашлялся и, прочистив горло, стал теребить покрасневший нос:

Не скажи, Сидорыч, раньше мы покойней жили, никуда не спешили, будто два века намерили. — он опять закашлялся. — Это теперь все рвут…

А куда рвут? — гнул своё Сидоров. — Вон, Иваныч свалился, и ничего ему больше не надо.

Он всё больше мрачнел и, опрокинув стакан, ждал, пока в горло стечёт последняя капля.

Для него и футбол кончился, — не отставал от соседа Петров, уставившись сквозь гранёное стекло, которое, моноклем, увеличивало глаз.

И тут обоим пришла одна мысль.

В конце концов, за него же пьём, — покосился на телевизор Сидоров.

Иваныч бы понял. — эхом отозвался Петров, не отрывая от щеки пустой стакан.

Обхватив телевизор с боков, осторожно спустились по лестнице, отдыхая после каждого пролёта. Толкнув спиной парадную дверь, протиснулись в щель. На улице по-прежнему хлестал ветер, над вывеской «24 часа» со скрипом качался фонарь. Продавец втрое сбил цену, но торговаться не стали.

А всё же хороший мужик был Иваныч, — пригубив из горлышка, передал бутылку Петров.

Светлая ему память! — взболтнул её Сидоров.

Где-то загромыхал трамвай, в подъезд бездомным

котом вползал рассвет, поднимаясь по ступенькам, лизал грязные половики. Снег перестал, и казалось, что погода разгуляется.

А ведь и правда страшно, когда человеку некуда пойти, — ковыряя краску на батарее, пробормотал Петров.

Ты про что?

Петров провёл пальцами по железным рёбрам, батарея глухо застонала:

Это я так, разговор поддержать.

Как ни тянули, а под утро в бутылке показалось дно.

Надо бы его навестить. — едва шевелил языком Петров.

Кого? — хватаясь за перила, вытаращился Сидоров.

На пороге ивановской квартиры громко выругались и, обернувшись, погрозили кулаком припавшим к «глазкам» жёнам. Шатаясь, побросали в прихожей одежду, наполняя комнату перегаром, рухнули на кровать. Первым уснул Сидоров, и за его храпом Петров не услышал звонка. Подмяв подушку, он ещё успел всплакнуть, вспомнив Иваныча, прежде чем провалиться в сон.

Спали они с детской безмятежностью, так что милиции, которую вызвала жена Петрова, было жаль их будить.