Иван Зорин - Стать себе Богом

Возможно, в тот момент жизнь впрягла в свою скрипучую телегу ещё одну необъезженную кобылу. Запутавшись в том, кто же был настоящим автором моего труда, я поняла, что затеяла партию, в которой оказалась пешкой.

НИКАНОР

Через неделю после дуэли Никанор вытащил из колоды дней свою смерть. Этот день оказался коротким и дрожал, точно кадры выбитой из рук кинокамеры. Он напоминал Никанору уже виденное, ибо совпадал с днём его рождения: Никанор умер недоношенным, вывалившись кровавым сгустком на холодный каменный пол в комнате с завешенными зеркалами и навсегда умолкшей кукушкой. Ахнула кормилица, точно разбила дорогую вазу, и в глазах Никанора померк свет. Он не успел испугаться, но в мгновенье между рождением и смертью втиснулась вереница бестолково выдернутых дней — жизнь, кое-как составленная из перепутанных событий и нелепых надежд.

Приложение

СТЕНОГРАММА БЕСЕДЫ В ДОМЕ ПЛАТОНА АРИСТОВА

Платон Аристов: Кажется, настоящее «молнией» соединяет прошлое и будущее, оставляя ровный шов. Но это не так, прошлое шевелится в памяти, как младенец в утробе. Иногда от него пахнет розами, иногда — как от трупа.

Евстафий: Прошлое, как кубики — составляй, не хочу. Меняя его, мы много раз рождаемся и столько же умираем. На земле проживало больше людей, чем числилось. А сколько, знает книга, со всеми историями, которые могли случиться, но не случились.

Платон Аристов: Да, Евстафий, жизнь — короткая главка в истории Времени, и на её перепутанных страницах каждый может оказаться Анной Горелич, писавшей «Мещерские хроники». Одно смущает меня, это

СПРАВКА О ПОРУЧИКЕ РОЗАНОВЕ

Поручик лейб-гвардии пехотного полка Евстафий Розанов пал смертью храбрых на дальневосточном фронте.

Его вдова, получив извещение об этом, выкинула.

Они жили в новостройке на одном этаже, поначалу одалживаясь солью и спичками, а, когда узнали фамилии, сдружились. «Неспроста это, — качали они головами. Но с годами привыкли. И звали друг друга: Иваныч, Петрович, Сидорыч. Дни коротали порознь, а вечерами собирались у Иванова, который был в разводе и жил один. Петров и Сидоров тоже разошлись, но делили площадь с бывшими жёнами, квартирки маленькие — не разменять. Жизнь не сложилась у всех троих, а её на пятом десятке не поправишь. Одна радость — есть куда пойти.

Зиму встретили у Иванова — пили третьи сутки, спали вповалку на огромной двуспальной кровати, кидали на пальцах, кому бежать в «24 часа».

«Мы, как машины, — скалились вдогон посыльному, — без горючего глохнем!»

От холода мёрзли подмышки, и гонец не заставлял себя ждать.

Застолье было в разгаре: консервы прикрывали на скатерти жирные пятна, под столом звякали пустые бутылки.

— А всё же здорово, что так сложилось! — в который раз говорил Иванов, поднимая стакан за мужскую дружбу.

Перст судьбы, — откликался Петров.

На чудесах Русь держится, — подводил черту Сидоров.

Он носил короткий пиджак и, когда измерял стакан мелкими глотками, у него задирался рукав, обнажая на запястье наколку. В молодости он отбывал срок, говорил, по глупости, и теперь часто заводил разговор про лагеря. Петров был инженером, Иванов — учителем. В юности у каждого свой круг, который к старости сужается до лестничной клетки. Да и работа осталась в прошлом, перебивались, чем попало.

Такие времена, — вздыхал один.

Кончилась Россия. — кивали остальные.

И снова ругали жизнь, которую донашивали, как старую рубашку.

Когда живёшь бок о бок, жена не становится бывшей, Петрову и Сидорову дома закатывали истерики.

Завидуют, — с мстительной интонацией замечал Петров.

А твоя мою ненавидит, — добавлял Сидоров.

Бабы всех ненавидят, — вспоминал свою Иванов.

Злой декабрьский ветер налегал на стёкла, бросая

из темноты горсти липкого снега. Заменяя тосты, каждые полчаса били часы. Прикончив спиртное, уже вывернули карманы, но наскребли всего на поллитровку.

Эх, продать бы что. — почесал затылок Петров.

Можно телевизор, — не раздумывая, предложил Сидоров. — Только моя не даст.

Осторожно покосились на хозяина:

Может, твой, Иваныч, всё равно смотреть нечего?

Иванов замахал руками:

А футбол?

От обиды у него покраснело лицо.

Ладно, не кипятись, — похлопали его по плечу, — забыли, что болельщик.

И снова решили выпить. Заскрежетав вилками в пряном рассоле, зацепили по кильке. Хозяин разлил последнюю бутылку, за горлышко опустил под стол. Но распрямиться не смог — схватившись за сердце, повалился с выпученными глазами. «Иваныч!» — бросился Петров, задирая спиной бахрому у скатерти. Изо рта у Иванова шла пена, он лежал без движения посреди поваленных бутылок.